резцом великого мастера — изящная, хрупкая и опасная, как дикая кошка.
Краткий миг волшебства растаял, и нагнувшись, Иргиль подняла лежащую на полу рубаху. Одним движением она натянула ее на себя, скрыв от меня свою восхитительную наготу.
— Ты уже уходишь⁈ — Мой голос заставляет ее обернуться и мягко улыбнуться мне в ответ. — Прости, Ваня, не хотела тебя будить. Ты слишком сладко спал.
«Господи, как давно никто меня так не называл! — Даже зажмуриваюсь от удовольствия. — Это что-то из прошлой жизни, где я был просто Ваня, а не Фрязин и не консул!»
Вскочив с лежащего прямо на полу матраца, делаю шаг к девушке.
— Подожди, не уходи! — Притягиваю ее у себе. — Побудь со мной еще немного! Я так долго тебя ждал!
Жадно впиваюсь в ее губы, и она уступает моим ласкам. Еще одно мгновение блаженства, и Иргиль все же отстраняется.
— Не сейчас! Я и так задержалась. Старухи-смотрительницы во дворце Боракчин не спят даже по ночам. Они как совы сидят в своих углах и делают вид, что дремлют, а на самом деле следят за всем что происходит, чтобы поутру донести своей ханше.
Не отпуская, еще сильнее прижимаю ее к себе.
— Не верю, что моя Иргиль не может справиться с какими-то старухами.
— И правильно делаешь! — Она невольно засмеялась. — Конечно, я напоила этих ехидн сонным отваром, но его действие уже заканчивается, а Боракчин незачем знать, где бывает по ночам ее наперсница.
В нацеленном на меня взгляде появилась жесткость.
— Ведь ты этого не хочешь⁈
Тут я с ней соглашусь, ханше незачем знать о том, что Иргиль поддерживает со мной связь, иначе ценность ее советов в глазах Боракчин сильно упадет. Регентша слишком подозрительна, особенно сейчас, когда из-за беременности она чувствует себя уязвимой.
Не отвечая, произношу с особой мягкостью.
— Потерпи, осталось недолго! Очень скоро это все закончится, и я заберу тебя отсюда. Еще максимум полгода и…
Указательный пальчик Иргиль прижимается к моим губам, не давая закончить.
— Никогда не обещай того, что не можешь исполнить. — В ее глазах появилась затаенная печаль. — Мы не знаем, что будет сегодня, а уж завтра…
Она помолчала, а потом неожиданно произнесла.
— А знаешь, мне даже жаль Боракчин. В общем-то она хорошая, просто никогда не знала искренней, бескорыстной любви! Все, абсолютно все, вокруг нее лгут ей и пытаются ее использовать.
Взгляд Иргиль испытывающе вонзился мне в лицо.
— Ты же ведь знаешь, что с ней будет⁈ Скажи, мы можем ей помочь⁈
«Моя милая, бедная Иргиль, — пронеслась у меня сочувственная мысль, — за три года ты слишком привязалась к этой женщине, и это плохо! Все что мы можем сделать для нее — это дать совет».
Не отводя глаз, говорю твердо и уверенно.
— Ее жизнь напрямую зависит от того, как долго проживет тот розовощекий мальчонка, что ныне сидит на ханском троне. Пусть бережет его как зеницу ока, пока он жив, ее никто не тронет!
Иргиль кивнула и, высвободившись из моих объятий, подошла к кадушке с водой. Умыв лицо, она вновь подняла на меня взгляд.
— Я пойду! — Молча поцеловав меня в губы, она шагнула к выходу. Прежде чем откинуть полог, Иргиль еще раз обернулась.
— Я постараюсь, чтобы Боракчин отнеслась ко всем твоим словам с должным вниманием.
Качнувшись, полог шатра закрылся за ней, и глядя на то место, где она только что стояла, я подумал.
«Вот такая она у меня! Сама приходит, когда захочет, сама уходит, когда вздумается!»
* * *
Скрестив по-татарски ноги, опускаюсь на ковер, и замершая надо мной служанка подает мне пиалу с холодным щербетом. Склонив голову в сторону ханши, благодарю ее за милость и, пригубив холодный сладкий напиток, исподволь обвожу взглядом зал.
На низком столике передо мной большое блюдо с фруктами, засахаренными орехами и пахлавой. Сама Боракчин-хатун, расположившись среди десятка шелковых подушек на другом краю ковра, смотрит на меня внимательным изучающим взглядом. Тяжелое опахало из павлиньих перьев в руках огромного чернокожего евнуха отгоняет от нее здешних назойливых мух. Несколько служанок чуть поодаль застыли в ожидании распоряжений. У закрытых дверей старуха-смотрительница в цветастом халате зорко следит за каждым жестом своей госпожи, а по правую руку от ханши с абсолютно невозмутимым выражением лица сидит Иргиль.
— Тебе понравился напиток, консул⁈ — Уголки губ Боракчин чуть тронула улыбка. — У тебя в стране готовят такой?
Рассыпаясь приторной лестью, отвечаю, что такой вкусный щербет даже в Золотом Сарае умеют делать лишь при дворе сиятельной Боракчин-хатун, а уж куда там-то сиволапым.
Моя сладкоречивость приходится ханше по душе, и ее улыбка становится еще благосклонней.
— В прошлый раз ты рассказал нам занятную историю, а чем порадуешь сегодня?
Понимаю, что откровенный разговор без иносказаний между нами невозможен. Хоть встреча и считается личной, но все равно это не беседа тет-а-тет, да и вокруг полно лишних ушей.
Мой взгляд проходится по лицам служанок.
«Интересно, которая из них стучит Берке⁈» — Не могу удержаться от иронии, но вслух говорю то, что от меня хотят услышать.
— Если моя госпожа позволит, то для ее услады я поведаю одну небезынтересную быль из жизни некой великой правительницы прошлых веков.
Глаза Боракчин на миг остановились на моем лице, и в узком азиатском прищуре я уловил искренний интерес. Он проявился всего лишь мгновение и тут же скрылся за маской холодного безразличия.
Почувствовав, что слишком открылась, ханша даже изобразила скучающий зевок, прикрыв накрашенный рот изящной ладошкой.
— Хорошо, начинай, — она демонстративно вложила в голос капризную требовательность, — попробуй развеять нашу скуку.
«Это я легко, — с неким злорадством слежу за всеми этими ухищрениями, — и скуку развею и кое-что дельное подскажу!»
К такой ситуации я готов, и то, что буду рассказывать, уже продумал. У Боракчин сейчас двоякое положение. С одной стороны, Бурундай и его сторонники предлагают ей объявить о большом походе на запад, но она опасается, что война ослабит ее позиции и позволит Берке осуществить переворот. А с другой, знать засиделась в степях без набегов. Нет войны — нет притока рабов, золота и всего прочего, что монголы уже привыкли добывать, обчищая другие страны. Это тоже не добавляет ей плюсов и работает на Берке. Ситуация у этой женщины не позавидуешь, и я собираюсь обрисовать ей то, как можно изящно выбраться
