как почти и прочего обучения с инструктажем, так себе в таком признаваться, но так выходило, это история, это правда, а правда всегда одна и дело не в фараоне.
Зато у нас периодически собирали сержантов, проводя с ними занятия и загружая пацанов выше крыши всем, нужным, ненужным и прочим. С одного такого братья Ефимчики вернулись злы, расстроенны и явно оскорблены то ли самой жизнью, то ли отдельными её представителями.
— А ваши с нашими схлестнулись, — сказал Трофим с АЗДН, — наши вашим наваляли по самое не балуй. Ибо нехуй, на самом деле, выёбываться на пустом месте.
Я покивал и пошёл в роту с интересным известием. Меня догнал Токарь, земеля, водила, хороший человек и чёткий пацан:
— Ты лучше не пизди про это, Художник, — сказал Токарь, — вашим наши не просто накидали, а чуть ли не извиняться заставили. Там Паша был, Паша ебанутый на всю голову, он без тормозов, по колено отмороженный. Вася думал накидает ему пизды за нехуй-нахуй, Паша длинный и тощий, а он и Васе навешал, и Ивану потому добавил. Один двоих уработал, все в ахуе и опиздасе.
— Ну, чо, бля, понял, охуеть теперь, — сказал я и решил никому не раскрывать страшную правду возникновения бланшей и ссадин у братцев-товарищей-сержантов.
У пацанов явно в избытке хватило свободного времени и желания, чтобы вместо чего полезного наехать на неведомого Павла, сущее чудовище, усмирившее наших близняшек-демонов. Так откуда, вас спрашиваю, в таком случае взять желание и цигель-цигель на такую скучную и нахер никому ненужную дисциплину, как ТП ВВ, э? То-то же, что ни откуда.
Холод
Холод тёк по траншеям, перекатывался через ходы сообщения и нырял внутрь постов, невидимо переползая едва заметные спуски-подъёмы, ведущие внутрь будок, прятавших постовых с караульными. Холод зимы девяносто восьмого-девятого проникал повсюду и порой не спасали даже валенки с тулупами, найденные Мейджиком.
Почему-то нам долго не верилось в холода Кавказа, особенно когда днём не просто тепло, а временами прямо жарко. Кубанские лето с осенью вроде бы должны были подсказать, мол, ребятки, тут всё возможно… Но вышло как вышло.
Недели за две до Дага, в очередной раз прищученный замполитом в клубе, отбывал наказание дневальным. Наверное, уже тогда внутри решил уйти от клуба, из сухости с теплом самого лучшего из возможных загасов, потому как вид за окном этому противодействовал изо всех сил.
— Краснодар — город дождей, блядей и военных частей…
Эту пургу с умным видом сказал кто-то из знакомых за пару месяцев до призыва. Точно такие же перлы изрекали про Самару, само собой Саратов, Орен, Екат, Мск и все прочие города и веси бывшего СССР. Ровно также, как где-то во времена Афгана как только не крутили весьма точное определение:
— Есть в Союзе три дыры — Термез, Кушка и Мары.
Звание города дождей в осень девяносто восьмого Крас оправдал полностью. В тот странновато-стрёмный день, когда окончательно решил ехать в Даг, за окном погода творила чудеса. Несколько пирамидальных тополей мотало из стороны в сторону, ветром и ливнем, стегавшим бедные деревья ровно ямщик коренника. Не знаю, как стоялось пацанам на постах, но мне стало не по себе даже в казарме. Крас не то, чтобы Кавказ, но Кавказский хребет рядом и попытаться понять: каково окажется на выезде, стоило заранее. Но, опять же, рожоного ума нет, так никакого и не дашь, опыт познается в сравнении, а дерьмо случается.
В общем, холод затекал на посты медленно и неотвратимо, как грядущий дембель, сечка на завтрак и обязательный наезд со стороны сержантов-дедов, не желавших жить спокойно.
— Носки бы шерстяные, — сказал Снегирь, похлопывая по плечам, — холодно.
Снегирь точно знал толк в шерстяных носках, Снегирь приехал в полк с Оренбуржья, родины пуховых платков, обычных и паутинки, красы и гордости края яицких казаков и атамана Дутова.
— И валенки с калошами, — добавил Снегирь, вздыхая и пытаясь содрать грязь, вросшую в бедный валенок понизу, — иногда даже тяжёлые, никто не хочет грязь счищать. Не КМБ.
Не КМБ, Снегирь сказал лютую правду. На КМБ не просто жарило, на КМБ плавило асфальт, лежащий по советским СНИПам, сваренный по ГОСТу и всё такое. На КМБ мы адово вешались пару недель, когда жара убивала всех подряд.
Как-то раз все ждали кого-то там то ли с дивизии, то ли с округа, мол, большие звёзды, все дела. Нас выгнали на плац сразу по приёму пищи, в обед, в самое ласковое время летнего кубанского солнышка, с часу до трёх. И поставили в коробки повзводно, без приказа расходиться, ладно, хоть не стоя по стойке «смирно».
Несколько не выдержали, упав в обморок. Сам выстоял, только вот камуфляж пацанов передо мной неожиданно из желтовато-зеленого стал коричнево-красным и ещё чуть-чуть, ещё немного и всё, снопом свалился бы вслед тем бедолагам.
Тогда, скажи нам кто про холод через несколько месяцев, мы б поржали. Тогда такое казалось дичью, а сейчас…
— Пальцы болят, — сказал я и помялся с ноги на ногу, — больно, мать его.
Правую ногу застудил ещё в детстве, и стоило чуть охладиться, как её начинало ломить, отдавая чуть ли не до колена. Почему не помогали валенки, совсем недавно казавшиеся благом? Да может влажность повысилась или ещё чего, кто ж знает, верно?
Через год как-то так вышло, что вышел в ночь в резинках, в резиновых сапогах.
Вот это был холод, не то что в Даге.
Угу.
Сом Ким и братцы с лычками
Ким оказался куда не прост. Ким, сумевший остаться сам собой в затянувшуюся жесточайшую духанку, решительно настроился взять по полной всё причитающееся. Ким перешёл в черпаки и наслаждался жизнью. Пока мог и как позволяли товарищи сержанты.
А вот им позволялось всякое и не сказать, что оно радовало нашего корейца.
— Сом, он и есть сом, — картавил Серик, — у нас всех ваших сомами зовут, да, Ким?
Ким улыбался редко посаженными зубами, темнел желтоватой кожей и что-то там зашивал на своём кителе. Новая форма нам пока не светила, старая износилась в грибы с шишками, выцвела и бравых зольдов из нас совершенно не получалось. Командованию полка такого не желалось, потому командование сношало комбатов, комбаты имели ротных, а ротные справлялись как могли — изгалялись осмотрами, наездами на старослужащих и ором в сторону старшины.
На улице выл ветер. Удивительное дело, этот ваш Дагестан, вот только два дня стояло форменное бабье лето, смахивающее на натуральную весну и поди
