плечи моей матери и всегда осуществляется с помощью текстовых сообщений.
Но вот он здесь, спрашивает меня, как будто это его право, и это знаменательный день, когда я определенно скажу «да».
Шутка с ним.
— Я так не думаю, — я чувствую, как мое лицо искажается от явного презрения. Я нахожусь в состоянии повышенной готовности, это неприятное чувство в моем животе сжимается еще сильнее.
Сохраняя спокойствие, папа отвечает. Каждое слово, которое он произносит, очевидно, подобрано с точностью, подача продумана.
— То есть ты хочешь сказать мне, что можешь работать с детьми, которые напоминают тебе Жюльена, но ты не можешь прийти ни на одну игру? Ты не можешь наблюдать за своим отцом с трибун и подбадривать его? — я по-прежнему не моргаю, и его смуглые щеки краснеют. — Я вырастил тебя. Я заботился о тебе, когда ты была моложе. Я терплю твое незрелое поведение и постоянные неудачи. Тем не менее, я люблю тебя, и я прошу тебя об одной вещи. Прийти на игру. И ты даже этого не можешь сделать? Это странно, не так ли?
Если бы он накричал на меня, я не думаю, что пришла бы в такую ярость.
Забавно, как семья может действовать тебе на нервы. Они делают это лучше, чем любой незнакомец или друг. Они действуют человеку на нервы, их слова заставляют кровь закипать.
У него всегда был этот навык. К сожалению, мне еще предстоит выработать здоровый механизм совладения, чтобы бороться со своим раздражением. Вот почему, когда я говорю, это исходит из места чистого отвращения. Я хочу поделиться с ним своей болью и гневом за все те разы, когда он так бесцеремонно делился своими непрошеными мыслями и советами.
— В этом нет ничего странного. Быть рядом с детьми, которые напоминают мне о его жизни, отличается от того, чтобы быть на поле, рядом с человеком, который напоминает мне, почему он умер.
Вот оно.
Несправедливо возлагать всю вину на моего отца, не тогда, когда я разделяю это. Это несправедливо, но это то, что я чувствую: печаль и презрение теперь плетут для меня совершенно другую историю.
В этой истории, сфабрикованной моей болью, Жюльен жив, потому что он не играет в футбол. Он не пытается пойти по стопам моего отца. Он не работает над собой до изнеможения, чтобы быть достаточно хорошим. Он не мучается из-за своей «посредственности», не принимает близко к сердцу резкие слова и постоянный шквал критики, не утопает в наркотиках, чтобы избавиться от внутренней агонии и погнаться за моментом избавления от стресса.
В этой истории Жюльен жив, потому что мой отец — это не мой отец. Мой папа — просто Фарид Сахнун, уроженец Кабилии, американец, который не влюбился в футбол, а вместо этого усердно работал в другой, менее конкурентной карьере, чтобы обеспечить свою семью, любя их с состраданием, а не жесткостью.
Но это не реально.
Это внезапно, то, как рушатся наши хрупкие отношения. Напряжение этого момента рассеивается еще до того, как оно по-настоящему начинается. То, что я утверждала, едва касается поверхности того, что я чувствую — годы сдерживаемых эмоций вырвались наружу в одном резком обвинении, но, должно быть, этого было достаточно, потому что мой отец уже встал и вышел из квартиры, не сказав больше ни слова, гнев отразился на его лице, опустошение наполнило его глаза.
Сожаление не приходит ко мне сразу. На самом деле, я сохраняю свое возмущенное негодование, убирая тарелки и убирая посуду, игнорируя Рэйвен, чья озабоченность проявляется в потирании ног и прерывистом мяуканье. Все это время я думаю обо всех плохих вещах, которые мой отец когда-либо делал мне, Жюльену, и позволяю им подливать масла в огонь, чтобы оправдать мою жестокость.
Только когда я иду в ванную, я вспоминаю об Отисе, и вот так просто эта тема вылетает у меня из головы.
О, черт. Отис.
Распахнув дверцу шкафа, я смотрю вниз на мужчину, о котором идет речь.
Дерьмо.
— Привет, — я опускаюсь перед ним на колени.
В его глазах злоба, и даже когда он способен составлять связные фразы, он предпочитает молчание.
Я прочищаю горло и сверкаю виноватой, кривой улыбкой.
— Как у тебя дела?
Он хранит молчание, используя смертельный взгляд, чтобы выразить свои чувства.
— Это заняло больше времени, чем я ожидала.
Снова тишина.
— Он пришел, чтобы немного сблизить отца и дочь. — Что, вероятно, никогда больше не повторится, учитывая, чем обернулась эта попытка.
Еще больше тишины. Но на этот раз черты его лица смягчаются.
— Если это возможно, не мог бы ты просто забыть обо всем этом? — я имею в виду это более чем в одном смысле. Вероятность того, что он услышал то, что сказали мы с моим отцом, невелика, но если есть шанс…
В его глазах вспыхивает выражение, и его губы подергиваются, как будто он хочет что-то сказать.
— Если ты это сделаешь, я дам тебе все, что ты захочешь, — это награда для нас обоих.
Именно это предложение ломает его. Какой простой человек.
— Возьми розовую клейкую ленту и начинай репетировать фразу: отшлепай меня сильнее. Сегодня вечером ты будешь много кричать об этом.
НАПОМИНАНИЯ
дерьмо, которое нужно сделать
o составить план урока для Марбери
o назначить встречу с научным руководителем
o подготовить дипломный план для научного руководителя
o идеи подарков на день рождения папы
o ПРИГЛАШЕНИЕ на банкет женского общества Лизи
o встреча с грумером Рэйвен
o задания по экономике: (
Глава 20. Когда осень подходит к концу
Отис
Сегодня субботнее утро, и вместо того, чтобы проводить его в постели, просматривая социальные сети и выборочно просматривая фотографии, попадающиеся мне на глаза, я нахожусь в кампусе с Дженнер, Броуди и Куинн.
Мы готовимся в последнюю минуту к нашему последнему раунду промежуточных экзаменов. Мы уже выпили по два энергетических напитка каждый и чертовски нервничаем.
Всегда любезный товарищ по команде, Броуди предложил нам немного своего рецептурного Аддерола, когда мы устраивались, чертовски хорошо зная, что мы пробудем здесь некоторое время. Дженнер согласился, но мы с Куинн отказались, боясь, что нас выберут для одного из случайных тестов тренера на наркотики.
Обычно мы не проводили бы в кампусе больше времени, чем необходимо. Мы занимались дома, собираясь на кухне или в гостиной, наши соответствующие преподаватели приходили и уходили из дома, чтобы помочь в последнюю минуту.
Сегодня это не вариант.
Родни, специалист по питанию, использует наш дом для проекта, где он единственный парень
