class="p">За свои почти двадцать лет она никогда не чувствовала себя такой живой. Она была безудержна, ее руки скользили сквозь тени, путаясь в его волосах и лаская плечи. Губы прижались к его губам, опускаясь ниже по шее. Все ее существо изголодалось по нему, как и он по ней.
Петля за петлей он расшнуровал ее платье, шелк скользнул по коже. Ангел смерти откинулся назад, чтобы полюбоваться ею, лежащей обнаженной в свете звезд, с темными распущенными по белым плечам волосами.
Абсолютно беззащитная, она все же не закрывалась от него, не смущалась, когда тени окутали ее обнаженные бедра. Сигна направила его руки на талию, провела по своей груди и бедрам, а затем ниже, дрожа от удовольствия от его прикосновений.
– Ты уверена, что хочешь этого? – спросил он, словно до сих пор не мог поверить. Словно ожидал, что она придет в себя и прогонит его.
Но Сигна больше не считала его кем-то опасным. Он волновал и дарил ощущение свободы, и она жаждала его сильнее всего на свете.
– Я никогда еще не была так уверена. – Она прижала ладонь к его лицу, увлекая его вниз, чтобы он накрыл ее всем телом. Ее поцелуй был нежным, но уверенным, чтобы унять его сомнения. Чтобы показать ему, что она хочет его так же сильно.
Поцелуй или слова, но они сломили его, он застонал и поцеловал ее прямо в губы. И больше не колебался. Его губы уже целовали ее бедра, покрывая поцелуями обнаженную кожу, пока она не охнула, запрокинув голову, и растаяла от его ласк.
Тени скользили по внутренней стороне бедра, поглаживая чувствительное место, где только что были его губы. Она тихо вздохнула и отпустила всякое напряжение. Каждое прикосновение обжигало огнем, полностью поглощая внимание. Все вокруг исчезло и стало неважным. Ни наследство, ни призраки, только близость его тела и ноющее желание внутри нее.
Он застонал, прижимаясь к ней, и вскоре Сигна почувствовала, что освобождается. Она превратилась во тьму, заставляющую его изгибаться, тянуться и извиваться, принимая всего его и исполняя все свои желания.
Она обвила его ногами по мере того, как усиливалось желание, держа его ближе, что-то внутри нее нарастало. Она чувствовала не только его. А саму ночь, тьму и звезды, взрывающиеся внутри, а потом сама взорвалась.
У Ангела смерти вырвался рык, когда Сигна изогнулась под ним, и он сжал ее волосы в кулаке. Его мускулы вздулись, когда она притянула его ближе, целуя в шею и губы, везде, куда могла дотянуться, пока он не прорычал ее имя и не растворился в ней. Тени клубились вокруг, когда он рухнул рядом.
Сигна высвободилась из его объятий, удовлетворенно улыбаясь. Именно она заставила Ангела смерти изворачиваться по своей прихоти. Шептать ее имя, когда она запрокинула голову к небу. И ей это понравилось.
Сигна переплела их пальцы, и он погладил большим пальцем ее руку, медленно и удовлетворенно.
– Я ждал тебя тысячи лет, Сигна Фэрроу. – Теперь его голос нежно хрипел, выдавая полную удовлетворенность. – Ждал с момента зарождения земли. Мы принадлежим друг другу. А этот мир принадлежит нам.
Глава 39
Сигна и Элайджа сидели в столовой задолго до рассвета, строя теории и разгадывая мотивы, но ни один из них не желал высказать правду вслух – Марджори не могла действовать в одиночку. Она выглядела слишком удивленной. А ее любовь к детям искренней.
Но пятна от белладонны на пальцах и откровения в дневнике не лгали. Она хотела избавиться от Лилиан, но этого было недостаточно. Руки можно отмыть, а отравленную чашку отчистить, поэтому им нужны доказательства. Нужны ответы. И они собрались здесь, чтобы их найти.
Сигна с облегчением отметила, что Элайджа открыто общается с ней и выслушивает догадки с величайшим вниманием. Когда она предположила, что сообщником Марджори может оказаться Байрон, он не стал возражать или называть ее сумасшедшей. А оперся подбородком на сцепленные пальцы и сказал:
– Уверен, скоро нам представится возможность побеседовать с моим братом.
И оказался прав, хотя Сигна так и не спросила, как он узнал о визите Байрона. Едва рассвело, как тот забарабанил в двери так настойчиво, что поднял бы и мертвых.
– Впустите его, – окликнул дворецкого Элайджа. У него першило в горле, слова давались ему с трудом. Кажется, прошла вечность с тех пор, как он блистал на балу, улыбающийся, трезвый и счастливый. Нынешний Элайджа сидел перед ней в тапочках, закинув ноги на стул, и отхлебывал черный чай с невероятным количеством молока. Синяки у него под глазами были еще темнее обычного, и он даже не пытался укротить растрепанные волосы, падающие на глаза и лоб. Борода отросла, и на лицо словно падала тень.
Завтрак только что подали, и Сигна ела овсянку, слушая звук трости Байрона по деревянному полу – тук-тук-тук. Он не стал ждать приглашения в столовую или объявления Уорика о его приходе, а сразу распахнул дверь, его лицо стало пунцовым, и казалось, что он сейчас взорвется. Он бросил взгляд на Сигну и прорычал:
– Уйди, девочка.
Элайджа поднял руку, защищая ее.
– Сигна останется. – Он указал на стул напротив нее. – Присядь, Байрон.
– Если ты думаешь, что я буду…
– Я сказал, сядь.
Сигна посмотрела в угол комнаты на сгустившиеся тени, предположив, что таким голосом Элайдже каким-то образом удалось вызвать Ангела смерти.
Байрон отбросил фрак в сторону и сел. Его кулаки были крепко сжаты, когда он положил руки на белоснежную скатерть.
– Что ты наделал, Элайджа? Сегодня утром в «Грей» заявился агент, болтая что-то о продаже клуба.
Элайджа положил в рот ложку каши и, поморщившись, добавил молока и сахара.
– Разумеется, он приходил. А ты ожидал, что я позволю своей семье голодать?
Боже, помоги Байрону и его бедному сердцу, лицо которого из красного превратилось в фиолетовое. Он был настолько зол, что перестал дышать. Сигна думала, что он упадет в обморок или хотя бы закричит, но он сделал глубокий вдох, справляясь с нарастающим гневом.
– Если ты хочешь продать дело, – начал он впечатляюще спокойным голосом, – позволь мне купить его. Мы могли бы разработать план платежей или процент от дохода, который ты будешь получать. И тебе не придется больше прикасаться ни к одной бухгалтерской книге.
Элайджа попросил Уорика сказать прислуге, что им нужен еще чай. В воздухе повисла напряженная тишина. Сигна чувствовала себя так, словно ее покрывшаяся мурашками кожа в любой момент могла слезть с костей. Молча наблюдать за ссорой двух мужчин было изощренной формой пытки.
Байрон, похоже, чувствовал себя не
