И наконец, как правильно рассчитал Сесил, она совершает величайшую ошибку,которую с таким нетерпением подкарауливала Елизавета: в минуту душевнойслабости она соглашается на судебное расследование. Изменив своей исходнойточке зрения, заключающейся в том, что Елизавета не вправе ни судить ее, нилишать свободы, что, как королева и гостья, она неподсудна чужеземномутретейскому суду, Мария Стюарт совершает самую грубую, самую непростительнуюошибку в своей жизни. Но Мария Стюарт способна лишь на короткие бурные вспышкимужества, вечно ей не хватает стойкости и выдержки, необходимых государыне.Чувствуя, что теряет почву под ногами, она все еще силится что-то спасти,ставит задним числом какие-то условия и, позволив выманить у себя согласие,хватается за руку, сталкивающую ее в бездну. «Нет ничего такого, – пишет онадвадцать восьмого июня, – чего бы я не сделала по одному слову Вашему, тактвердо уповаю я на Вашу честь и Вашу королевскую справедливость».
Но кто отдался на милость противника, тому не помогут ни просьбы, ниуговоры. У победителя свои права, и всегда они оборачиваются бесправием дляпобежденного. Vae victis[*].
18. Петля затягивается(июль 1568 – январь 1569)
Как только Мария Стюарт неосмотрительно дала исторгнуть у себя согласие на«нелицеприятное дознание», английское правительство пустило в ход все имеющиесяу него средства власти, чтобы сделать дознание лицеприятным. Если лордамразрешено явиться лично, во всеоружии обвинительного материала, то Марии Стюартдозволено прислать лишь двух доверенных представителей; только на расстоянии ичерез посредников может она предъявить свои обвинения мятежным лордам, тогдакак тем не возбраняется вопить во всеуслышание и втихомолку сговариваться –этим подвохом ее сразу же вынуждают от нападения перейти к обороне. Всеобещания одно за другим летят под стол. Та самая Елизавета, которой совесть недозволяла встретиться с Марией Стюарт до окончания процесса, без колебанийпринимает у себя мятежника Меррея. Никто и не думает о о том, чтобы щадить«честь» шотландской королевы. Правда, намерение посадить ее на скамьюподсудимых пока хранится в тайне – что скажут за границей! – и официальноподдерживается версия, будто лордам надлежит «оправдаться» в поднятой смуте.Но, лицемерно призывая к ответу лордов, английская королева, в сущности, ждетот них одного объяснения: почему они подняли оружие против своей, королевы? Аэто значит, что им придется переворошить всю историю убийства и тем самымобратить острие процесса против Марии Стюарт. Если обвинения будут веские, вЛондоне не замедлят подвести под арест Марии Стюарт юридическую базу, инеобоснованное лишение свободы предстанет перед миром как обоснованное.
Однако псевдоразбирательство, именуемое конференцией – только с рискомоскорбить правосудие можно назвать это судом, – превращается в комедию совсеминого сорта, чем желали бы Сесил и Елизавета. Хотя противников посадили закруглый стол, чтобы они предъявили друг другу свои обвинения, ни та, ни другаясторона не обнаруживает большого желания побивать друг друга актами и фактами,и это, конечно, неспроста. Ибо, обвинители и обвиняемые здесь – таковакурьезная особенность этого процесса, – по сути дела, соучастники одногопреступления: и тем и другим было бы приятнее молчаливо обойти неприглядныеобстоятельства убийства Дарнлея, в котором равно замешана и та и другаясторона. Если Мортон, Мэйтленд и Меррей могут предъявить ларец с письмами и сполным правом обвинить Марию Стюарт в пособничестве или по меньшей мере вукрывательстве, то и Мария Стюарт может с таким же правом изобличить лордов:ведь они были во все посвящены и своим молчанием потакали убийству. Буде лордывздумают положить на стол неблаговидные письма, как бы это не заставило МариюСтюарт, конечно же знающую от Босуэла, кто из лордов обменялся с ним «бондом»,а может быть, имеющую в руках и самый «бонд», сорвать маску с этих запоздалыхвоителей за своего короля. Отсюда естественное опасение наступить противнику нагорло, отсюда и общий интерес – покончить грязное дело миром и не тревожитьпрах бедняги Дарнлея в его гробу. «Requiescat in pace!»[*] – благочестивый клич обеих сторон.
Так становится возможным нечто странное и весьма для Елизаветы неожиданное:при открытии судебного разбирательства Меррей ограничился обвинением Босуэла –он знает: опасный человек где-то за тридевять земель и не выдаст своихсообщников; но с редким тактом щадит он сестру. У шотландских баронов точновыскочило из памяти, что всего лишь год назад сами они на открытойпарламентской сессии обвинили ее в пособничестве убийству. В общем, благородныерыцари не выезжают на арену с тем лихим молодечеством, на какое рассчитывалСесил, не швыряют на судейский стол предосудительные письма, и – вторая, но непоследняя особенность этой изобретательной комедии – английские комиссары тожена редкость молчаливы и предпочитают меньше спрашивать. Лорду Нортумберленду,как католику, Мария Стюарт, пожалуй, ближе, чем его королева, Елизавета; что жекасается лорда Норфолка, то по личным мотивам, о которых мы еще услышим, онтоже клонит к мировой. Вырисовываются уже и контуры намечаемого соглашения:Марии Стюарт будут возвращены титул и свобода, зато Меррей сохранит единственнодля него важное – подлинную власть. Итак, вместо громов и молний, должных порасчетам Елизаветы морально уничтожить Марию Стюарт, – сплошноеблагорастворение воздухов. Идет задушевный разговор при закрытых дверях. Там,где предполагалось бурное обсуждение всяких актов и фактов, царит теплое,дружественное согласие. Проходит несколько дней, и – поистине странноеразбирательство! – обвинители и обвиняемые, комиссары и судьи, забыв ополученных предписаниях и неожиданно найдя общий язык, готовы уже похоронить попервому разряду процесс, задуманный Елизаветой в качестве важнейшейгосударственной акции против Марии Стюарт.
Незаменимым посредником, идеальной свахой, которая, ног под собой не чуя,носится взад-вперед и улаживает дело, служит все тот же шотландскийстатс-секретарь Мэйтленд Летингтонский. В темной заварухе с Дарнлеем онвыполнял самую темную роль, притом, как и подобает прирожденному дипломату,роль двуличную. Когда в Крэгмиллере к Марии Стюарт явились лорды и сталипредлагать, чтобы она развелась с Дарнлеем либо еще как-нибудь развязалась сним, от общего их имени выступил Мэйтленд, и это он уронил туманное замечание отом, что Меррей «не станет придираться». С другой стороны, это он налаживал еебрачный союз с Босуэлом, это он «случайно» оказался свидетелем пресловутогопохищения и только в последнюю минуту перебежал к лордам. Если бы дошло доперестрелки между Марией Стюарт и лордами, не миновать бы ему очутиться в самомпекле. Потому-то он и готов идти напролом и не остановится и перед самыминедозволенными средствами, лишь бы добиться полюбовного соглашения.
Для начала он стращает Марию Стюарт, внушая ей, что, если она заартачится,лорды на все пойдут для своей защиты, а тогда не избыть ей сраму. И чтобыдоказать ей, каким убийственным для ее чести орудием располагают лорды, онпотихоньку поручает своей жене Мэри Флеминг снять копию с главной уликиобвинения – с любовных писем и сонетов из ларца – и передать эту копию МарииСтюарт.
