Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
орла мы обнаруживаем очень часто, и орел то и дело помогает героям сказок, принося им что-то необходимое или перенося их куда-то, когда спасения уже, кажется нет. Известный мотив, например, герой спас птенцов орла от змея, который готовился их пожрать, а за это орел уносит героя куда-то далеко-далеко. И всему этому есть многочисленные параллели в обрядах поклонения тем или иным животным, птицам, растениям, – все это, конечно, представления, уходящие в глубокую-глубокую древность, в тотемизм, в верования древних охотников (подробнее мы останавливаемся на этом в лекции о древнейших формах религии).
Связь с миром духов
Пропп считает – и доказывает это совершенно неопровержимо, – что все эти странные существа, в том или ином виде являющиеся герою, с одной стороны, это представители животного и растительного мира или, может быть, какая-то персонификация сил природы, как тот же самый Морозко. Но это все существа из иного мира, это все духи, могущественные, порой опасные и благожелательные предки. Так, птицы всегда считались посредниками между нашим миром и миром мертвых, и не случайно в таком количестве более поздних культур душу человеческую изображают в виде птички, которая, покидая бренное тело, куда-то улетает. Этот образ мы обнаруживаем вплоть до фильма «Зеркало» Андрея Тарковского, где в финале улетает птичка – разжимается рука героя, птичка выпархивает, он умирает. В сущности, и все эти странные существа, от ежика до Бабы-яги, – это все представители того мира предков, который окружал людей со всех сторон. Потому что, конечно, в их предоставлениях они не уходили никуда далеко, они оставались здесь (см. об этом также в лекции о праздниках).
И с этой точки зрения уже неудивительно, что, куда бы ни лежал путь героя, откуда бы он ни начинался, он ведет через лес. Выходит ли герой из деревни или из дворца, посланный царским или иным велением, он всегда попадает в лес. Это можно объяснить чисто историческими обстоятельствами: понятно, что в те времена, когда складывались сказки, большая часть нашей планеты была покрыта лесами. Я даже не говорю о каких-нибудь первобытных временах, но и в эпоху Древней Руси леса стоят практически повсюду. В северной или центральной Руси размер деревни мог быть один–три двора, а дальше вокруг лес стоял стеною. В раннем Средневековье так было практически по всей Европе, люди действительно жили в мире, окруженном лесом, и лишь постепенно с развитием городов лес вокруг них начал понемногу отступать, причем процесс этот будет очень долгим.
Лес – это место, где живут животные. Индейского слова «тотем» не было, естественно, на Руси, или во Франции, или в Китае, но представления о волшебных предках и об их связи с животным и растительным миром были всегда. Может быть, сказители уже забыли о волшебных предках, эти религиозные представления могли размываться, но в сказках это осталось, и вот этот самый мир волшебных предков помогает герою. Пропп выявляет разные временные слои в сказках, и где-то явно проступает этот наиболее архаичный пласт представлений древних охотников, где-то существует уже какое-то более развитое общество, и там уже появляются совсем другие помощники, но в любом случае это будут вот эти вот представители предков. Не случайно один из сюжетов, распространенных по всему миру, – сюжет про благодарного мертвеца. Это в данном случае будет не предок, не отец или мать, которые помогают герою каким-то образом, но вот герой идет и видит какую-то странную сцену обращения с покойным – скажем, ему отказывают в погребении, или бьют его бесчувственное тело. Почему? Потому что он остался кому-то должен, перед кем-то виноват, он что-то обещал и не выполнил. И герой совершенно не обязан это делать, но он платит долг, что-то делает за этого мертвеца, и потом тот ему помогает, возвращаясь из царства мертвых. Это показывает ощущение близости и связи с предками, всегда существовавшее в народной стихии: духи предков всегда рядом, они не отделены от нас непроницаемой границей, они наши представители и заступники перед лицом вечности, можно воззвать к их помощи. Они совсем рядом, среди нас, в особые дни праздников, связанных с равноденствием или солнцестоянием (например, ирландский Самайн, или Святки, или русский день Ивана Купалы). Вот здесь граница между мирами совсем истончается, и контакт происходит. Но мир сказки, – если мы следуем предположению о том, что сказка в какой-то мере отражает обряд инициации, – это же тоже необычная ситуация. Это, может быть, не праздник в нашем понимании, но это слом повседневности, особые дни, когда обычные законы не действуют. И вот герой отправляется в этот свой смертельный путь, и духи предков сопутствуют и помогают ему, если он правильно себя с ними ведет. Это тоже важнейшее фольклорное представление о том, что нельзя обижать предков, их следует определенным образом почитать, в определенное время кормить, или греть, или оставлять им дары. И тогда, если герой правильно себя ведет, они его пропускают в тот мир. При встрече с Бабой-ягой герой должен, с одной стороны, правильно себя вести, с другой стороны, показать, что он свой. Именно для этого в избушке у Бабы-яги он требует, чтобы она его накормила, напоила, в баньке попарила: он приобщается к еде того мира. Когда Иван-царевич (или Иванушка-дурачок) появляется поблизости, Баба-яга говорит: «Фу-фу, русским духом пахнет». А в английских сказках великан говорит: «Фи-фай-фо-фам, дух британца чую там». При чем тут британец, почему тут русский дух? Понятно, что речь не идет об этничности, Баба-яга чувствует живого человека, который пахнет не так, как в ее мире. Это тоже очень развитое представление о том, что в загробном мире все вроде как у нас, но со знаком минус. Вот как на Святках, изображая духов, выворачивали тулуп наизнанку, или у лешего правый лапоть надет на левой ноге, левый – на правой, и так далее. Нам кажется, что покойники плохо пахнут, а покойникам кажется, что живые пахнут скверно. Поэтому Баба-яга сразу ощущает что-то не то, а Ивану чужд запах ее избушки: это встреча двух миров, каждый из которых другому предельно странен. А дальше они идут навстречу друг другу. Иван ест угощение Бабы-яги или приходит к морскому царю (еще одному стражу на границе двух миров) и начинает пировать, таким образом причащаясь этому чуждому для смертных миру. И герой ест не как обычный человек, а, по замечательному выражению, – «как не в себя»[76]. Так иногда изображали мертвецов, которые едят и не могут насытиться. Они могут съесть сколько угодно, а у них еда проваливается, потому что они
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
