начаться уже через несколько минут, поэтому по дорожке мы шли в гордом одиночестве. Мы подходили к стеклянным дверям, как вдруг нас ослепила вспышка – перед входом дежурил фотограф. Она захлопала ресницами и, опустив голову, начала поправлять волосы, будто хотела в них спрятаться или просто искала повода отпустить мою руку. Я открыл дверь и пропустил ее.
– Сейчас скажу, чтоб стер фото.
– Не надо, не разводи шумиху. – Она была раздосадована, улыбка пропала. Я и сам понимал, что разговоры с фотографом только привлекут лишнее внимание, и, обняв ее за плечи, увлек в зал – там уже выключили свет, мы сели на свои места и вскоре с увлечением смотрели на большой экран.
Осажденный город
Все происходило ровно так же, как и год назад, – я переносил вещи из грузовика, соседка развешивала белье, в углу двора стояла очередь из желающих опохмелиться, только проститутки куда-то переехали, и вместо них поселился угрюмый мужик. Я провел, как мне давно уже казалось, ритуальные действия: небрежно швырнул свой плед на кровать и повесил на стену снимок заснеженного проспекта, впрочем, по нескольку раз в месяц я здесь бывал, и это возвращение не слишком меня впечатлило.
Я вышел во двор, солнце уже не грело, городу достались последние теплые деньки в нынешнем году. У меня было отличное настроение – мы с ней договорились о поездке за город на полигон, где я обещал научить ее стрелять. И вдобавок утром позвонил следователь и сказал, что производство по нашему делу закрыто, я могу ехать куда и когда мне вздумается. Я очень хотел увидеть дочку и почти поборол свои собственнические чувства, поэтому планировал поездку к жене. Узнав об освобождении, моя женщина (да, мысленно я уже называл ее своей!) пообещала найти возможность куда-нибудь съездить со мной хотя бы на несколько дней. Мы хотели быть там, где нас никто не знал, ходить держась за руки, целоваться в ресторанах и не чувствовать никаких обязательств, кроме тех, что есть у нас друг перед другом. Неслышно ко мне подошел скрипач.
– Ну привет, музыкант. – Он протянул мне руку.
– Здравствуйте! Как живете?
– Да все так же, знаешь, а тебя вот тряхнуло. Не думал, что вернешься жить. Где жена? – Он лихо разглаживал усы, в глазах играло озорство, он был рад меня видеть.
Мы проболтали минут сорок на музыкальные темы и тепло попрощались. До конца дня я складывал и убирал вещи, отвлекся ненадолго только на видеосвязь – обсуждали сценарий нового ролика.
Мотоцикл, прикрытый чехлом, теперь воцарился среди бельевых веревок, а я, с чашкой кофе в руках, сидел на лавке во дворе и отвечал на вопросы соседей. После короткого объяснения вопросов о жене не было, все обсуждали мой перекошенный нос, рассеченное веко и взяточников в горсовете.
Ее машину мы оставили на большой парковке торгового центра и уже мчались по загородной трассе. Она приехала сразу, как отвезла детей в школу, и говорила, что даже не успела проснуться. Поэтому скоро она положила голову мне на колени, а я управлял одной рукой, перебирая ее волосы. Светило солнце, я смотрел по сторонам, чувствуя, как она прижимается щекой к моему бедру.
Показался знакомый поворот, мы поехали по бездорожью – в зеркалах я видел куски глины, летевшие из-под колес. Скоро дорога пошла вниз, и перед нами открылся карьер, одна из отвесных стен которого была увешана расстрелянными деревянными щитами, ростовыми мишенями и осколками банок: здесь я потратил не одну обойму, тренируясь в меткости.
Мы вышли из машины, и она, сонно потягиваясь, смотрела по сторонам. Я дал охраннику немного денег и пошел за ним в темный сарай выбирать целые тарелочки: они в беспорядке стояли стопками вдоль стен, поэтому разбивались сразу скопом, а весь пол был усыпан черепками.
Выйдя на свет, я приладил их прямо на глинистой стене карьера и подошел к ней.
– Выходим на огневые позиции, детка?
После краткого ликбеза она уверенно держала пистолет и с расстояния десяти метров стреляла удивительно точно. Мне приходилось только набивать обойму патронами и передергивать затвор – она прищемила палец, а я хотел, чтоб у нее остались только приятные впечатления.
День, как и все дни с ней, пролетел невероятно быстро. За окном была ночь. Я, заложив руки за голову, лежал на кровати и рассматривал рисунок из трещин на потолке. Меня переполняли впечатления от нашей поездки, от целого дня, проведенного с этой женщиной. На полигоне мы пробыли до темноты, поужинали в придорожном кафе, а в город вернулись уже вечером. Я вспоминал мельчайшие детали и подробности: вот она, вытянув руки, целится в мишень. Или, слизывая с пальцев соус, откусывает огромный кусок сэндвича, смотрит на меня и смеется, потому что не может его прожевать. В такие моменты, даже когда она не касалась меня, я всегда чувствовал, что она рядом. Каким-то непостижимым образом мы общались даже молча – я держал руль, она просто смотрела вперед, но я ощущал непрерывный контакт. У меня не было иллюзий – ни она, ни я не пребывали в юношеских романтических грезах, да и вообще, скептический склад мышления не позволил бы ей обманываться хоть в чем-то, да и я привык смотреть на жизнь весьма трезво. Поэтому я понимал: нам хорошо не оттого, что мы попали на мимолетный праздник чувств, мы всегда будем интересны и нужны друг другу. И мне хотелось стать для нее самым надежным человеком, а с ее стороны я чувствовал страсть и в то же время удивительную для роковой красотки заботу. Я не старался как-то назвать свои чувства – скажем, решить, люблю я ее или нет. Но чего я уже точно хотел – видеть ее всегда рядом, просыпаться с ней, путешествовать или просто гордиться, что рядом со мной такая женщина. Могла ли она стать моей? Пока я лежал здесь, на старой кровати в полуразрушенной квартире, я не имел никакого права даже думать о том, чтобы добиваться ее, даже намекнуть, что она с детьми может… Может что? Переехать ко мне? Я усмехнулся, резким движением подкинул ноги к потолку, взлетел над кроватью и приземлился у двери в туалет. Лениво развернувшись, ударил пяткой по кирпичной стенке, отделяющей кухню от комнаты, она ощутимо качнулась, но, увы, не рухнула. Тогда, уже из азарта, не прерывая поворота, я со всей силы всадил в то же место подушечку ступни другой ноги. Брызнули обломки кирпича, мелкая крошка хлестко
