— Половина моя — половина твоя, конфетка, — его голос вибрировал, в нем появились тихие урчащие нотки, от которых кружило голову, пересыхало во рту, а сердце билось так часто, что едва не выпрыгивало из груди.
Я смотрела, как он пьет, как капли стекают по обнаженной шее, а воздух вокруг густел. Невозможно. Непонятно. Так остро, что хочется всхлипнуть от накатившего желания.
Как сквозь туман я расслышала:
— Теперь твоя очередь.
Пиала легко скользнула в руку. Жидкость была вовсе не противной — чуть сладковатой, немного похожей на персиковый сок.
Я сделала один глоток, другой, третий… такое ощущение, что жидкость только прибывала, никак не кончаясь. Но кто из нас упрямей? Миска с соком — или жаждущая выйти замуж кошка? В общем, мы победили с разгромным счетом. Во рту было сладко-сладко, так что зубы сводило. И ещё кружило голову. Сначала — легко, а потом все сильнее и сильнее. По венам растекался жар — приятный, томительно-предвкушающий.
А поставила пиалу на алтарь и молча ухватила Эрена за ворот камзола, притягивая ближе. Ещё ближе. Так близко, как только возможно — потому что я ощущала эту потребность каждой клеточкой тела.
Он был мне нужен. Необходим до сжатых судорогой желания пальцев, до прерывистого дыхания, до алых точек перед глазами. Чтобы прорасти в него, соединить тела и души, соединить наши пути и судьбы — и это будет совершенно иное таинство, так, словно все между нами и правда происходит впервые.
Кто из нас потянулся первым? Одежда разлетелась на клочья, сверкнули когти, рычание то и дело срывалось в стоны. Откуда возник этот огромный помост с шелковыми занавесями? Не знаю. Не помню.
Я помню только суматошный шепот. Поцелуи — жадные и дерзкие, почти обжигающие, а потом — нежные, тягучие, доводящие до исступления, словно в попытке извиниться. Я помню, как переплетались наши тела в священном первозданном танце, как ярко пела душа, раскрываясь, стирая с себя весь груз прошлого, все ошибки, обиды, злость.
Толчки сильного мужского тела, руки, ласкающие мою грудь, доводящие до пика, до всхлипа. Когда я — мокрая, желанная, взлетаю до звезд, обхватываю чужую талию ногами, царапая гладкую спину отросшими когтями. Когда я вижу зажмуренное в порыве страсти и неконтролируемого желания лицо и впервые верю — он мой. Это я его так довела, это меня сейчас он берет, любит, ласкает, нежит, сводит с ума — впрочем, взаимно.
Я хотела любить — и быть любимой. Я хотела таять в чужих руках.
Я снова и снова скользила пальцами по чужой спине, оставляя царапины. Судорожно покрывала поцелуями лицо Эрена — не бесстрастное, о нет! Такое — сияющее светлым, неземным светом, искаженное яркой и острой жаждой… оно отпечаталось в памяти навечно.
Это безграничное доверие. Это невероятное, запредельное обожание, готовность закрыть собой, оберегать, защищать.
Я кричу — выгибаясь на откуда-то взявшейся здесь теплой шкуре. Чувствую, как он наполняет меня, доводит до пика, до сумасшествия.
— Моя девочка… Моя конфетка… Сладкая, нежная, капельку бесстыдная. Да если бы я знал всю тебя — вот такую — я никогда бы тебя не отпустил, — его голос прерывается, Эрен хрипит, судорожно вдыхая воздух, зарываясь носом в мои разметавшиеся волосы.
Он любит меня. Он хочет меня. Он мой — от кончика носа — до кончика бессовестного волчьего хвоста.
— Залюбил я тебя, конфетка, — мурлычет лениво, перекатываясь на спину и укладывая меня на себя.
Ответственно заявляю — я человек-желе. Ни мыслей, ни тревог, ни тени деятельности. Да здравствует маленькое золотое желе!
Я растягиваюсь счастливо, чувствуя — ещё немного — и начну тарахтеть, что твоя кошка. Поднимаю взгляд — и замираю, чувствуя, как пересыхает во рту и сводит горло. Потому что в чужих серебристых глазах я вижу любовь. Абсолютную. Безграничную. Ту, которой мне так не хватало всю мою жизнь. Эта любовь закрывает пустоту в моей душе, лечит раны, уничтожает шрамы, растворяя их в беспредельном счастье.
— Я люблю тебя, моя кошка. Люблю тебя, Миари Вайре. Люблю, как ты споришь, как хмуришь брови и поджимаешь губы, как бросаешься отстаивать справедливость, — меня поцеловали в нос, — люблю, когда ты увлечена исследованиями, люблю, когда занимаешься с Миром, когда смеешься. Я надеюсь, что больше ты никогда не будешь плакать, — он смотрит совершенно серьезно, — и больше всего на свете надеюсь, что у нас появится наш собственный маленький свет, наше продолжение, отчего наша связь будет сиять только ярче…
Его клыки чуть покусывает шею, а ладонь ложится на живот, заставляя сладко содрогнуться от щемящего чувства.
Я чуть приподнимаюсь — и растворяюсь в чужих глазах. Снова.
— Я тоже люблю тебя, Эренрайте Вайре, Белый жнец, — мой голос звучит мурлычаще-хрипловато, так тягуче, что я сама себе удивляюсь. Разбудил во мне женщину на свою голову, пушистый мой, — я люблю тебя, несмотря на твой несносный и вредный характер. Люблю твою редкую улыбку, твою заботу о своих людях и сыне. Твою готовность исполнить свой долг до конца и твою преданность. Я никогда не забуду того, что ты был готов сделать для меня-человека. Но я люблю тебя не за что-то — а просто потому, что ты — это ты, мой Эрен.
— Пока бегут ледяной тропой спутники Госпожи… — меня прижали крепко-крепко, смешивая дыхание.
— Пока стоит Грань и сияют звезды космоса… — откликаюсь в ответ.
— Я буду с тобой, — заканчиваем одновременно.
Наши сердца бьются в унисон. Наши души переплетаются, а звери что-то тихо рычат.
И я знаю совершенно точно — наша история на этом не заканчивается, а только начинается. И она непременно будет самой счастливой. Потому что одна пушистая проблема обернулась самым пушистым на свете счастьем.
Вы не верите в оборотней? Подождите. Закройте глаза. Затаите дыхание. Обернитесь. Я точно знаю — где-то рядом бродит ваше счастье.
Спустя несколько лет
— Мрак тебя дернул, Сай, — кричу ассистенту, — тащи сюда свою мохнатую задницу и, будь, добр — прихвати пару реагентов на основе корня золотистого ягодника! Долго я должна тебя ждать?
Как-никак, стоять уже тяжеловато — седьмой месяц. Беременность у оборотней длится восемь-восемь с половиной, так что ходить осталось не так уж долго, но живот — как шар. Сколько вас там сидит? А? В папу такие вредные? Ни один рентген и даже магия целителей не берет!
— Да, арра-магистр, бегу! — воет где-то в глубине царства стеллажей в одной из комнат моей личной лаборатории лис-ассистент.
— Арра, вам нельзя переутомляться, — гудит из угла моя личная нянька, один из охранников и любимая наседка, согласованная сразу с Эреном и дядюшками — Роан Дарт, ещё один представитель семейства золотых кошачьих.
На деле — потрясающий мужчина с великолепным чувством юмора, остро отточенным умом и чуйкой на любые опасности, которая не раз уже нас выручала за эти годы.
