та не скрылась, и тихо засмеялся.
«Умора!» – сказал Гриф не то про себя, не то обращаясь к Ане.
«Что умора?» – спросила Аня.
«Да вот она, – ответил Гриф, потягиваясь. – Это, знаете ль, все ее воображенье: никого ведь не казнят. Пойдем!»
«Все тут говорят – пойдем! Никогда меня так не туркали, никогда!»
Спустя несколько минут ходьбы они увидели вдали Чепупаху, которая сидела грустная и одинокая на небольшой скале. А приблизившись, Аня расслышала ее глубокие, душу раздирающие вздохи. Ей стало очень жаль ее.
«Какая у нее печаль?» – спросила она у Грифа, и Гриф отвечал почти в тех же словах, что и раньше:
«Это все ее воображенье. У нее, знаете, никакого и горя нет!»
Они подошли к Чепупахе, которая посмотрела на них большими телячьими глазами, полными слез, но не проронила ни слова.
«Вот эта барышня, – сказал Гриф, – желает услышать твою повесть».
«Я все ей расскажу, – ответила Чепупаха глубоким, гулким голосом. – Садитесь вы оба сюда и молчите, пока я не кончу».
Сели они, и наступило довольно долгое молчанье. Аня подумала: «Я не вижу, как она может кончить, если не начнет». Но решила терпеливо ждать.
«Некогда, – заговорила наконец Чепупаха, глубоко вздохнув, – я была настоящая черепаха».
Снова долгое молчанье, прерываемое изредка возгласами Грифа – хкрр, хкрр… – и тяжкими всхлипами Чепупахи.
Аня была близка к тому, чтобы встать и сказать: «Спасибо, сударыня, за ваш занимательный рассказ», но все же ей казалось, что должно же быть что-нибудь дальше, и потому она оставалась сидеть смирно и молча ждала.
«Когда мы были маленькие, – соизволила продолжать Чепупаха, уже спокойнее, хотя все же всхлипывая по временам, – мы ходили в школу на дне моря. У нас был старый, строгий учитель, мы его звали Молодым Спрутом».
«Почему же вы звали его молодым, если он был стар?» – спросила Аня.
«Мы его звали так потому, что он всегда был с прутиком, – сердито ответила Чепупаха. – Какая вы, право, тупая!»
«Да будет вам, стыдно задавать такие глупые вопросы!» – добавил Гриф. И затем они оба молча уставились на бедняжку, которая готова была провалиться сквозь землю. Наконец Гриф сказал Чепупахе:
«Валяй, старая! А то никогда не окончишь».
И Чепупаха опять заговорила:
«Мы ходили в школу на дне моря – верьте не верьте…»
«Я не говорила, что не верю», – перебила Аня.
«Говорили», – сказала Чепупаха.
«Прикуси язык», – добавил Гриф, не дав Ане возможности возразить. Чепупаха продолжала:
«Мы получали самое лучшее образованье – мы ходили в школу ежедневно».
«Я это тоже делала, – сказала Аня. – Нечего вам гордиться этим».
«А какие были у вас предметы?» – спросила Чепупаха с легкой тревогой.
«Да всякие, – ответила Аня, – география, французский…»
«И поведенье?» – осведомилась Чепупаха.
«Конечно нет!» – воскликнула Аня.
«Ну так ваша школа была не такая хорошая, как наша, – сказала Чепупаха с видом огромного облегченья. – У нас, видите ли, на листке с отметками стояло между прочими предметами и “поведенье”».
«И вы прошли это?» – спросила Аня.
«Плата за этот предмет была особая, слишком дорогая для меня, – вздохнула Чепупаха. – Я проходила только обычный курс».
«Чему же вы учились?» – полюбопытствовала Аня.
«Сперва, конечно, – чесать и питать. Затем были четыре правила арифметики: служенье, выметанье, уморженье и пиленье».
«Я никогда не слышала об уморженьи, – робко сказала Аня. – Что это такое?»
Гриф удивленно поднял лапы к небу.
«Крота можно укротить?» – спросил он.
«Да… как будто можно», – ответила Аня неуверенно.
«Ну так, значит, и моржа можно уморжить, – продолжал Гриф. – Если вы этого не понимаете, вы просто дурочка».
Аня почувствовала, что лучше переменить разговор. Она снова обратилась к Чепупахе:
«Какие же еще у вас были предметы?»
«Много еще, – ответила та. – Была, например, лукомория, древняя и новая, затем – арфография (это мы учились на арфе играть), затем делали мы гимнастику. Самое трудное было – язвительное наклонение».
«На что это было похоже?» – спросила Аня.
«Я не могу сама показать, – сказала Чепупаха. – Суставы мои утратили свою гибкость. А Гриф никогда этому не учился».
«Некогда было, – сказал Гриф. – Я ходил к другому учителю – к Карпу Карповичу».
«Я никогда у него не училась, – вздохнула Чепупаха. – Он, говорят, преподавал Ангельский язык».
«Именно так, именно так», – проговорил Гриф, в свою очередь вздохнув. И оба зверя закрылись лапками.
«А сколько в день у вас было уроков?» – спросила Аня, спеша переменить разговор.
«У нас были не уроки, а укоры, – ответила Чепупаха. – Десять укоров в первый день, девять – в следующий и так далее».
«Какое странное распределенье!» – воскликнула Аня.
«Поэтому они и назывались укорами – укорачивались, понимаете?» – заметил Гриф.
Аня подумала над этим. Потом сказала:
«Значит, одиннадцатый день был свободный?»
«Разумеется», – ответила Чепупаха.
«А как же вы делали потом, в двенадцатый день?» – с любопытством спросила Аня.
«Ну, довольно об этом! – решительным тоном перебил Гриф. – Расскажи ей теперь о своих играх».
Глава 10. Омаровая кадриль
Чепупаха глубоко вздохнула и плавником стерла слезу. Она посмотрела на Аню и попыталась говорить, но в продолжение двух-трех минут ее душили рыданья.
«Совсем будто костью подавилась!» – заметил Гриф, принимаясь ее трясти и хлопать по спине. Наконец к Чепупахе вернулся голос. И, обливаясь слезами, она стала рассказывать:
«Может быть, вы никогда не жили на дне моря (“Не жила”, – сказала Аня), и, может быть, вас никогда даже не представляли Омару. (Аня начала было: “Я как-то попроб…” – но осеклась к сказала: “Нет, никогда!”) Поэтому вы просто не можете себе вообразить, что это за чудесная штука – Омаровая кадриль».
«Да, никак не могу, – ответила Аня. – Скажите, что это за танец?»
«Очень просто, – заметил Гриф. – Вы, значит, сперва становитесь в ряд на морском берегу…»
«В два ряда! – крикнула Чепупаха. – Моржи, черепахи и так далее. Затем, очистив место от медуз (“Это берет некоторое время”, – вставил Гриф), вы делаете два шага вперед…»
«Под руку с омаром», – крикнул Гриф.
«Конечно», – сказала Чепупаха.
«Два шага вперед, кланяетесь, меняетесь омарами и назад в том же порядке», – продолжал Гриф.
«Затем, знаете, – сказала Чепупаха, – вы закидываете…»
«Омаров», – крикнул Гриф, высоко подпрыгнув.
«Как можно дальше в море…»
«Плаваете за ними», – взревел Гриф.
«Вертитесь кувырком в море», – взвизгнула Чепупаха, неистово скача.
«Меняетесь омарами опять», – грянул Гриф.
«И назад к берегу – и это первая фигура», – сказала Чепупаха упавшим голосом, и оба зверя, все время прыгавшие как сумасшедшие, сели опять очень печально и тихо и взглянули на Аню.
«Это, должно быть, весьма красивый танец», – робко проговорила Аня.
«Хотели ли бы вы посмотреть?» – спросила Чепупаха.
«С большим удовольствием», – сказала Аня.
«Иди, давай попробуем первую фигуру, – обратилась
