на нарах парочку. И тут же ударил ногой ближайшего ко мне негра, целясь в его колено. Удар пришёлся точно и, дико взвыв, негр упал.
С нар вскочил один из тех, кто лежал под пердуном, но тут же упал от очень похожего удара в нос. Небольшая куча мала закончилась, когда в бой решил вмешаться второй из них, однако захлебнулся воздухом, получив резкий удар по кадыку. Последний, пятый арестант разумно решил не вставать и тихо-мирно отползал в сторону.
Однако я, не удовлетворившись начатым, уже колотил всех, до кого могли дотянуться мои ноги и руки, буквально кипя от злости и вкладывая в удары всё своё раздражение. Суки, решили посадить ни за что!
Так что теперь я честно и по полной катушке отрабатывал свой арест. Всё равно особой надежды на побег не было, а сокамерников надо уважать. Вот я их и ува́жил, заодно заставив уважать и себя.
Разбив в кровь руки, я решил немного передохнуть и сел на поскуливающего верзилу, валяющегося на полу камеры. На звук нашей драки прибежал охранник и, звякая ключами, стал торопливо открывать камеру, с явным намереньем наподдать мне по первое число. Я отступил к стене, подняв вверх руки ладонями к нему.
— Спокойно, начальник, они просто хотели меня изнасиловать. Я защищал свою честь. Я дико извиняюсь, но посмотрите, что они со мной сделали, — и я показал полицейскому свои разбитые костяшки, локти и рожу, что немного поцарапал один из арестантов в быстротечной потасовке.
Тюремщик не видел начала драки, возясь с наручниками в конце коридора. Он остановился и в нерешительности огляделся по сторонам, сжимая в руках дубинку.
— Да, эти могут, давно на них управы нет. Вот только ты и дал отпор. Ладно, переведу-ка я тебя в другую камеру, а то сдаётся мне, вы тут друг другу глотки перегрызёте. И труп тут окажется не твой, а кого-то из них, — ткнул он ключами в побитых мною арестантов.
Открыв другую камеру, он завёл меня туда и ушёл, напевая какой-то негритянский мотив. А я остался один на один с собой. Ну и хорошо. Одному спокойнее. Закончился этот день без происшествий. Вечером принесли баланду, которую я похлебал и лёг на одну из трёх свободных коек. В наказание мне не выдали даже дерюжки, всё отдав ущербным неграм из соседней камеры. Ну, и ладно.
Ночь тоже прошла спокойно. Побитые мною негры пытались угрожать, но быстро перестали тявкать, когда я показал, что им сделаю, если они что-то предпримут против меня. На том всё и успокоилось. С утра меня снова позвали к следователю. На его столе стояли банки с моими змеями.
— Ну, как прошёл первый день в заключении?
— Плохо. А вы, я смотрю, нашли моих змей?
— Да, нашли. У тебя есть ещё время подумать и помочь следствию своим чистосердечным признанием.
Эти грубые намёки я проигнорировал.
— А могу я позвонить своему дяде? Он тут живёт, в Джибути. Мама, когда провожала меня, сказала, чтобы я обращался к нему только в случае крайней нужды. И вот этот день настал! — с неким трагизмом в голосе произнёс я.
Но следователя не трогали ни мои слова и эмоции, ни театральное мастерство. Как оказалось, его тоже волновали лишь деньги:
— Звонок дорого стоит, у тебя есть деньги?
— Нет, но вы можете забрать все мои деньги, что получили при досмотре.
— Там небольшая сумма, — поморщился он.
— Едва я выйду, тут же с вами расплачусь! — горячо заверил его я.
— Уверен, что выйдешь?
Мне оставалось лишь пожать плечами.
— Ладно. Будешь должен мне ещё триста франков. Говори номер.
Номер я за ночь успел заучить наизусть и чётко его оттарабанил.
Следователь набрал цифры и приложил трубку к уху.
— Алло, это из полиции звонят. Да, тут у меня задержанный, он хочет поговорить с месье Ангельмо Буананака. Он на месте? Ну, что же, тогда я передаю трубку арестованному.
Телефонную трубку грубо сунули мне в лицо, и я вцепился в неё обеими руками, скованными наручниками.
— Алло?! Девушка?! Здравствуйте. Я бы хотел переговорить с месье Ангельмо. Да, я его новый клиент. Да, я готов заплатить. Мне дали его номер. Хорошо.
Трубку положили на стол, и девушка ушла доложить обо мне. Через пару минут в трубке послышался суховатый хриплый мужской голос.
— Я слушаю вас!
— Месье Буананака?
— Да.
— Мне нужна ваша помощь, я сейчас нахожусь в участке района Серпент, что на восемнадцатой авеню. Я задержан, прошу вас помочь мне.
— Вы арестованы?
— Да.
— Хорошо, но мои услуги стоят дорого, я беру от тысячи франков за плёвое дело и десять тысяч франков за сложное. Бывают и особо запущенные случаи, тогда беру все пятьдесят тысяч франков. У вас есть чем платить? Вы готовы?
Я быстро разделил в уме пятьдесят тысяч на сто семьдесят семь и получил чуть больше двухсот долларов. Цена меня вполне устраивала.
— Да, я готов, и у меня есть, чем отблагодарить вас.
— Я понял, но тогда мне нужен аванс, пусть кто-нибудь завезёт мне деньги, и я немедленно выеду к вам.
— У меня нет в городе никого, — сдавленно произнёс я в трубку. — Я торговал на рынке и вот оказался в тюрьме. Я вам заплачу.
— Без предоплаты я не работаю, — и в трубке зазвучали гудки отбоя.
— Что, не помог?
— Не захотел связываться со мной. За меня некому внести аванс.
— Ну, что ж, плакали мои денежки. Ладно, иди обратно в камеру. Скажи только, как лечиться-то твоими змеями?
Я поморщился, но кратко поведал, от чего они могут помочь и как улучшить спирт. Рассказал самое простое и очевидное, но следователь проникся.
— О тебе говорят, что ты колдун… Врут, поди? Ладно, иди пока, — не дожидаясь моего ответа, выпроводил он меня.
И вот снова он, знакомый обезьянник.
Глава 25 Пытка
Моё гордое одиночество долго не продлилось. И вот уже в камере нас трое, через час четверо, а к ночи и пятого подсунули. Но теперь уже я был в ней старожилом и максимально доходчиво объяснил, кто в доме хозяин, буквально на пальцах объяснил. Вернее пальцами… то в глаза, то в нос. Есть такой не очень хороший приём: удар пальцами в ноздри. Благо носы у большинства негров широкие, бить туда очень удобно, фиг промахнёшься. Когда нет совести, приходится опираться только на чувство страха, мало-помалу воспитывая уважение к людям.
С каждым днём становилось только хуже. Ко всему прочему появились ещё и политические заключённые. И всё сразу перемешалось
