Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Пора.
Я прохожу по коридору и останавливаюсь перед дверью бабушкиной комнаты. Мне вспоминается тот день, когда я в последний раз закрыла эту дверь – после того, как коронер и его помощники вынесли бабушкино тело, после того, как я вымыла всю комнату от пола до потолка, выстирала постельное белье и заново застелила постель, после того, как я взбила ее подушки и протерла от пыли все ее безделушки до последней, после того, как я сняла с крючка за дверью ее домашнюю кофту, последний оставшийся предмет ее одежды, который я не выстирала, и, прижав к лицу, вдохнула знакомый запах, последнюю ее частичку, прежде чем отправить и ее тоже в корзину для грязного белья. Громкий щелчок закрывшейся двери был окончательным, как сама смерть.
Я протягиваю руку к дверной ручке. Я поворачиваю ее. Я открываю дверь. В комнате все точно так, как я ее оставила. Далтоновские фарфоровые статуэтки в пышных юбках застыли в танце на комоде. Оборки нежно-голубого подзора кровати безупречно чисты. На взбитых подушках ни одной складочки.
– Ох, бабушка, – произношу я вслух, и на меня обрушивается волна горя, настолько мощная, что она подхватывает меня и несет к бабушкиной кровати. Я ложусь на нее, внезапно ощущая себя потерпевшей крушение на маленьком плоту посреди бурного моря. Я обнимаю одну из ее подушек, утыкаюсь в нее носом, но я слишком хорошо ее выстирала. Бабушкин запах исчез. Ее больше нет.
В последний день ее жизни я сидела с ней. Она лежала там, где сейчас лежу я. Я перетащила кресло от входной двери – то самое, с подушкой безмятежности, – в комнату и поставила его рядом с кроватью. Неделей раньше я перенесла в комнату телевизор, поставив его на комод, чтобы бабушка могла смотреть документальные фильмы о природе и «Нэшнл джиографик», пока я на работе. Мне не хотелось оставлять ее одну – даже на несколько часов. Я знала, что ее мучают сильные боли, несмотря на то что она изо всех сил старалась это от меня скрыть.
– Моя дорогая девочка, ты нужна на работе. Ты – важная часть улья. Я тут в полном порядке. У меня есть мой чай и мои таблетки. И мой «Коломбо».
По мере того как шли дни, она становилась все бледнее и бледнее. И больше не напевала себе под нос. Даже по утрам она была совсем тихой, каждая мысль давалась с трудом, каждый поход в туалет превращался в путешествие века.
Я отчаянно пыталась образумить ее.
– Бабушка, давай вызовем «скорую». Давай поедем в больницу.
Она медленно качала головой; ее пушистые седые волосы дрожали на подушке.
– Не нужно. Со мной все в порядке. От боли есть таблетки. Я там, где хочу быть. Дом, милый дом.
– Но может, они смогут что-нибудь сделать. Может, доктора смогут…
– Ш-ш-ш, – говорила она всякий раз, когда я отказывалась слушать. – Мы дали обещание, ты и я. И о чем мы договорились насчет обещаний?
– Обещания должны быть выполнены.
– Вот именно, – говорила она. – Ты хорошая девочка.
В самый последний день боли резко усилились. Я снова попыталась убедить ее поехать в больницу, но все было напрасно.
– Сейчас будет «Коломбо», – сказала она.
Я включила телевизор, и мы стали смотреть очередную серию, или, вернее, я смотрела, а она лежала с закрытыми глазами, вцепившись в простыни.
– Я слушаю, – проговорила она совсем слабым шепотом. – Будь моими глазами. Рассказывай мне обо всем, что мне нужно видеть.
Я смотрела на экран и пересказывала происходящее. Коломбо опрашивал молодую жену пожилого миллионера, которая, судя по всему, не особенно-то и расстроилась, узнав, что ее муж, скорее всего, не является главным подозреваемым по делу об убийстве. Я описала ресторан, в котором они сидели, зеленую скатерть, то, как она двигала головой и ерзала на своем стуле. Я сказала бабушке, когда поняла, что Коломбо ее раскусил, – по выражению его лица, которое говорило, что он понял правду раньше, чем все остальные.
– Да, – выдохнула она. – Очень хорошо. Ты учишься понимать выражения лиц.
Примерно посередине серии бабушка заметалась. Ее лицо исказила гримаса боли, а по щекам потекли слезы.
– Бабушка? Как тебе помочь? Что сделать?
Я слышала ее судорожное дыхание. На каждом вдохе в груди у нее что-то булькало, словно вода в трубе.
– Молли, – выдавила она. – Пришло время.
На заднем плане Коломбо продолжал свое расследование. Он раскусил жену миллионера. Кусочки пазла были готовы сложиться в единое целое. Я убавила громкость.
– Нет, бабушка. Нет, я не могу.
– Можешь, – сказала она. – Ты обещала.
Я возражала. Я пыталась ее образумить. Я просила, я умоляла ее позволить мне позвонить в больницу.
Она ждала, когда буря моих эмоций уляжется. А потом повторила еще раз:
– Сделай мне чашку чая. Пора.
Я была так рада получить четкое указание, что вскочила на ноги. Я бросилась в кухню и заварила ей чай в ее любимой чашке – с пасторальной сценой – в рекордно короткое время.
Я вернулась в комнату и поставила чашку на прикроватный столик. Потом подложила подушку ей под спину, чтобы приподнять повыше, но, как бы осторожно я ни прикасалась к ней, она жалобно стонала, словно животное, попавшее в капкан.
– Мои таблетки, – сказала она. – Все, сколько осталось.
– Ничего не выйдет, бабушка, – сказала я. – Их там слишком мало. На следующей неделе выдадут новые.
Я снова принялась ее упрашивать. Я умоляла ее.
– Обещания надо…
Сил закончить фразу у нее уже не хватило.
В конце концов я сдалась. Я открыла флакончик и поставила его на край блюдца. Потом вложила ей в руки чашку.
– Высыпай их в чай, – сказала она. – Все, сколько есть.
– Бабушка…
– Прошу тебя.
Я высыпала остатки болеутоляющего в чай – четыре таблетки всего-навсего. Недостаточно. Следующий рецепт нам был положен только через пять дней. Пять дней мучительной агонии.
Сквозь слезы я посмотрела на бабушку. Она моргнула и взглядом указала на ложку на блюдечке.
Я взяла ее и принялась мешать чай, пока через минуту она не моргнула еще раз. Я прекратила мешать.
Превозмогая боль, она с огромным усилием приподнялась – ровно настолько, чтобы я смогла поднести чашку к ее посеревшим губам. Вливая в нее чай, я продолжала молить:
– Не пей. Не…
Но она выпила. Она выпила весь чай.
– Восхитительно, – прошептала она, закончив.
Потом она соскользнула обратно в подушки и сложила руки на груди. Ее губы слабо зашевелились. Она пыталась что-то сказать. Мне пришлось наклониться почти к самым ее губам, чтобы расслышать.
– Я люблю тебя, моя дорогая девочка, – сказала она. – Ты знаешь, что делать.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81