известняки с твердыми доломитами.
Перед рассветом поступила еще одна проба.
В этот предутренний час все напряженно работают в «каменной библиотеке». Людмила Михайловна с Камилей окружены колбами и кернами; они опробуют породы кислотой. Изредка с тревогой, не отрываясь от работы, они поглядывают на Белова.
Артем Алексеевич напряженно смотрит в микроскоп. Перед его глазами мелькают тончайшие шлифы. Для него сейчас самое главное — обнаружить признаки нефти в породе.
В окно заглядывает летний рассвет, но никто не замечает наступления утра. Электрическая лампа по-прежнему горит над столом.
Только когда раздался сильный стук в дверь, все подняли недовольные лица. Артем Алексеевич глухо сказал:
— Скажите — меня нет.
Камиля открыла наружную дверь. Перед ней стоял смущенный Буран.
— Вот возьми молоко и хлеб, ты, наверно, проголодалась. Сын спит. Я его накормил и оставил у соседки.
Она прильнула к нему.
— Спасибо, Буран.
Когда она вернулась, то увидела, что Белов и Милованова, стоя близко друг к другу, радостно улыбались. Неужели они смеются над ней? Камиля смущенно осмотрела себя, поправила фартук и платок на голове. Заметив ее смущение, Людмила Михайловна сказала:
— Недаром мы, Камиля, трудились эту ночь.
Она протянула кусок керна с черными маслянистыми пятнами.
Если бы не было Белова, Камиля обязательно бросилась бы на шею Людмиле Михайловне.
— Отдаю команду на опробование, — сказал Белов, обращаясь к девушкам.
Людмила Михайловна подняла глаза на окно. Золотое марево застыло над холмами. Легкие облака кудрявились над рощей стройных берез. Вкрадчиво щебетали птицы, зеленая гладь Белой была совсем спокойной, как будто река еще спала.
4
Всю эту неделю Белов говорил себе: «Держись, Артем, до конца. Трудно тебе, но другого выбора нет. Если хочешь победить — побори свое нетерпение, наберись выдержки».
Сначала его торопил Хамзин.
— По-моему, уже пора опробовать скважину, — говорил он. — Подписать приказ?
Белов отказывался:
— Рано, подождем еще немного.
Поддался слабости даже опытный Ага Мамед.
— Газ был? Был! — шумел он. — Керны выносят капли нефти? Выносят! Мне Людмила Михайловна сама показывала… Чего ждешь? Моему терпению пришел конец.
Одна Людмила Михайловна не давала никаких советов. Ведь скважина еще не дошла до проектной глубины в семьсот метров. Надо пройти всю артинскую породу, а потом уже опробовать.
Сегодня утром, забросив железную руду, уголь, строительные площадки, даже Черниковский комбинат, в Карасяй на опробование четвертой скважины приехал Алтынбаев. Белову казалось, что на нефть сейчас секретарь особенно не надеется, а хочет на месте присмотреться к ним, чтобы решить, можно ли доверить им новые миллионы на поиски башкирской нефти, если и последняя скважина в Карасяе окажется «сухой».
Алтынбаев не стал заниматься станками, насосами и всем тем, что превыше всего ставил Ага Мамед. Не привлекли его внимания и керны в «каменной библиотеке». Он разговаривал с рабочими, ходил по домам, где они жили, пообедал в столовой и «на третье блюдо» попросил к себе заведующего. Очевидцы утверждали, что Алтынбаев не кричал на заведующего, не топал на него ногами, но после его ухода тот долго вытирал потное лицо рукавом халата. Среди нефтяников прошел слух, будто секретарь на вечные времена отменил надоевшую всем перловую кашу…
А сейчас Алтынбаев заперся с Хамзиным в его кабинете, и вот уже больше часа оттуда раздается ровный глуховатый голос секретаря и вкрадчивый — Сагита Гиззатовича. Они говорят на родном языке. Через тонкую фанерную перегородку Белову слышно, как Алтынбаев часто повторяет одно и то же слово — Башкортостан.
Похоже на то, что Алтынбаев развивает в Сагите Гиззатовиче патриотическое самосознание! Что ж, можно, пожалуй, и с этого конца взяться за Хамзина, пристыдить его за холодок в работе…
Белову вспомнилось, что Алтынбаев совершенно по-разному разговаривает с разными людьми. Не потому ли он избегает трибуны? Он предпочитает говорить так, чтобы можно было заглянуть человеку в глаза. Не прошел секретарь и мимо старика Шаймурата — поведал ему такие вещи о карасяевцах, что тот только кряхтел от удовольствия.
С Беловым секретарь еще не говорил, скорей всего приберегал этот разговор напоследок.
Когда Алтынбаев с Хамзиным вышли из-за перегородки, вид у Сагита Гиззатовича был расстроенный, словно он только что узнал о себе что-то такое, чего и сам не подозревал. Кажется, Алтынбаев сказал начальнику экспедиции именно то, что давно уже хотел высказать ему Белов. Что ж, Артем Алексеевич был только рад, что его опередили в этом щекотливом деле…
— Ну, инженер, пришел твой черед, — сказал секретарь Белову, — докладывай, почему плохо нефть ищешь!..
5
Людмила Михайловна села на скамью. Отсюда ей видна нижняя окраина Карасяя, минарет мечети без полумесяца, два колодезных журавля, зеленые крыши домов. Солнце только что вынырнуло из-за Девичьей горы. Три облачка, похожие на небольшие островки, пролетая над Девичьей горой, на миг закрыли багряный диск солнца. Но солнце растопило облачка, они рассыпались пенистыми клубками и, как стая гусей, поплыли по небу.
В это время на улице показался Ага Мамед. Он шел быстро, не тая от встречных счастливую улыбку. Остановившись посередине улицы и заметив бурильщика Птицу, он крикнул:
— Доброе утро! Вижу, ты в полной боевой готовности!
— Здравствуй…
Подойдя поближе, Ага Мамед пристально взглянул на бурильщика и спросил:
— Почему не побрился, матушка-душа?
— Только вчера брился.
Ага Мамед укоризненно покачал головой:
— Не куда-нибудь, а на испытание буровой идешь…
Увидев Людмилу Михайловну, Ага Мамед напустился и на нее:
— Да снизойдет к тебе долголетие… Нарядиться как на праздник, привести себя в полный порядок. Товарищ Птица, тебе тоже поблажки не будет, доставай зеркало и бритву.
Погладив рукой щеку, Ага Мамед проговорил:
— Кто-то был, кого-то не было. В прекрасном Баку жил-был ключник первой руки Ага Мамед. Тогда мы долбили землю, а не бурили. Ударным назывался этот способ. Работал я у знаменитого в Баку мастера Ага Дадаш Гусейн-оглы. Ты видел Каспий? То-то! Мы пускали первую буровую у самого моря. Все вахты собрались, куда там до отдыха, пусть твои глаза лопнут от зависти! Смотрим — легковая машина прикатила. Вышел из нее мужчина небольшого роста, с тебя, не больше, в черном пальто, фуражка на голове кожаная, и идет прямо к нам, на буровую. Поздоровался со всеми, геологу и мастеру руки пожал, знаком был, верно, с ними. Вдруг я слышу, матушка-душа, приезжий спрашивает: «Где же твой ключник первой руки Ага Мамед?»
Думаю: «Зачем я ему понадобился?»
Ребята расступились. Приезжий подошел ко мне и говорит: «А я-то представлял вас такой громадиной». Поднял руку над кожаной фуражкой — показывает, каким он меня представлял. И вдруг сделал серьезное лицо: «Почему небритый?»
Я не успел ответить, а он и говорит: «Первую вышку у моря ставим!.
