противен. Но то, что ты делаешь — это полумеры. Или бросай все и возвращайся в свою прошлую жизнь, зная, что не смогла, не спасла… Или, во имя Гекаты, иди уже до конца.
Идти до конца…
Научиться бороться с химерами, отправиться на войну. Что с того, что один из сторонников Ареса в любой момент способен превратить ее в пепел одним щелчком божественных пальцев? Что с того, что ее жизнь может прерваться в любое мгновение? Раз существует перерождение, почему мысль о смерти по-прежнему ее страшит?
И Деми вдруг поняла. Да, как любой человек, она боялась боли, невыносимых страданий, которые и боги, и монстры могли ей причинить. Но боль можно перетерпеть, можно перетерпеть даже смерть…
Деми отчаянно цеплялась за жизнь, которая была прямо здесь, прямо сейчас. Маму она уже потеряла — в Изначальный мир для нее дороги нет. Но Ариадну, Доркас, Фоанта… Никиаса терять она не хотела.
Она не жалела Пандору — ту, что однажды повернула колесо судьбы. Пандора, сокрытая внутри нее, понимала цену ошибки. Понимала, что такое жертвы и искупления. Это она была в мыслях Деми, толкающих ее вперед и вперед. В Гефестейон. Во дворец Цирцеи. В Тартар, к Медее. Все это время ее вела Пандора.
А Деми Ламбракис, обычная семнадцатилетняя гречанка, жалела саму себя. Или же Пандора жалела в себе «маленькую Деми». Ту, которой уготовили столь несправедливую участь: потерять родной мир и маму, быть заброшенной в мир чужой, ее ненавидящий. Ту, на долю которой выпала война. Вот только жалость к самому себе не для тех, кто жаждет восстановить справедливость и воцарить на родной земле мир.
Хватит.
Она может сколько угодно избегать имени «Пандора» и отрицать ее в себе. Но именно Пандоре после того, как все боги от нее отвернулись, судьбой или случайностью был дан этот дар. Ей, а не Деметрии Ламбракис.
Чистота души стояла на одной чаше весов, на другой — освобожденная Алая Эллада. Ее плата за это — утрата всего, что в этой жизни она обрела. Смириться с этим нелегко…
Но она смирится.
Медея прочитала что-то в ее глазах. На породистом лице появилась сытая улыбка.
— Теперь я вижу. Теперь ты по-настоящему готова, Деми.
Имя очередной ее инкарнации, наконец произнесенное вслух — не более, чем брошенная ей вкусная косточка, награда за послушание, за сражение на одной стороне. Какая же ирония, что на этот раз она не приняла его. Деми больше нет.
— Я — Пандора.
[1] Елена Прекрасная — прекраснейшая из женщин Древней Греции, из-за красоты которой развязывалось множество войн, виновница гибели Трои.
Глава двадцать шестая. Правда и пепел
— Что теперь? — хрипло спросила она.
— А теперь мы немного потренируемся. Девочки!
Медея звонко хлопнула в ладоши, и к ней со всех сторон подлетели полуженщины-полуптицы. Когти их скрежетали по каменному полу, крылья взбивали воздух.
Гарпии.
— Мне нужна парочка химер. — Царица чудовищ усмехнулась, безошибочно разгадав мысли Пандоры. — Да, мои монстры умеют сражаться. Я натаскивала их, но и долгие годы среди людей, полных презрения, отвращения и ненависти, закалили их словно сталь. Но своих детей на произвол судьбы, как Ехидна и Тифон, я не брошу. Да и они среди армий Эфира — лишь капля в море. Море, которое благодаря тебе, дорогая Пандора, может наконец обмелеть. Или и вовсе иссохнуть.
Медея ласково погладила гарпий по волосам, легонько шлепнула по плечу. Полуженщины-полуптицы взмыли в воздух и, одна за другой, вылетели из дворца. Все это время они прятались в тенях, в которых неизменно тонула обитель царицы чудовищ, и Пандора похолодела, поняв, как же их много. Сколько еще ее славных монструозных деток, не желающих выходить на свет, припрятала Медея?
— Пока мы ждем, поколдуем немного над твоим даром. Нити той силы, что сокрыта в тебе, тянутся в разные стороны. Ты можешь призвать атэморус прямо сюда — ворот и преград для них не существует, толща земли для них — вода. Но ваша связь ослабла за долгие века твоего бездействия. Сила, что может пронзать плоть, словно острие копья, затупилась, размякла. Затачивать ее раз за разом, час за часом, день за днем — вот, что тебе предстоит.
Пандору больше не ужасали слова о ее связи с атэморус. Такова другая сторона ее души. Ее темная половина.
Свет ей сейчас ничем не поможет, а вот эта призрачная, эфемерная тьма…
Она вспомнила вдруг о нитях Ариадны, что пронизывали всю Алую Элладу. Ее же нитями служили шрамы, оставленные там, где сквозь нее прошли полчища атэморус. Пандора попыталась заглянуть внутрь собственной души, чтобы почувствовать себя пронзенной этими нитями. Заглянула, и вновь задохнулась от таящейся внутри нее тьмы. Нет, не тьма это… лишь страх неизвестности.
— Ты снова отступаешь. Снова превращаешься в испуганную маленькую девочку, которая не хочет действовать.
— Что мне делать? — сдавленно прошептала Пандора, не открывая глаза. — Как мне это перебороть?
— Прими свой дар, как приняла свое имя. Прими то, что без них, твоих главных орудий, тебе не победить. И потяни за эти проклятые нити.
Пандора не видела их так отчетливо, как наверняка видела Медея, но чувствовала их в себе. Опутанная ими, казалась себе подвешенной в воздух куклой… Ну уж нет, хватит ей быть куклой, хватит безропотно и безмолвно нести груз вины и слепо покоряться судьбе.
Она сбрасывала с себя шкуру прежней себя, урожденной Деми Ламбракис, словно змея — выползок. Встряхнувшись, перехватила нити, сжала в ладони. Она — не кукла.
Она — кукловод.
Коснуться нити — натянутой как струна пульсирующей жилы, что сочилась тьмой. Корни уходили вглубь ее души, концы терялись в пространстве Алой Эллады, протягиваясь до самого неба. Туда, где блуждал, терзая людей, очередной атэморус.
Пандора обеими руками ухватилась за нить, потянула. Не отпускала до тех пор, пока воздух вокруг нее не заледенел. Открыв глаза, она обнаружила стоящего перед ней духа.
— А теперь уничтожь его!
Она помнила, каково это, пусть и не довела в тот раз начатое до конца. Вдохнула, потянувшись к атэморус всем своим существом. И по каналу, что связывал их двоих, будто пуповина, вобрала в себя тьму, из которой дух был соткан.
В легких, казалось, плескалась не вода, но болотная жижа. Так Деми, страшась тьмы, ощущала ее. Пандора бояться не станет.
Она вдохнула еще глубже, полной грудью, заливая душу тьмой без остатка. Дыру в ее сердце, где когда-то была мама и прежняя, спокойная, пускай и стертая жизнь, заполнила, залатала тьма. Благодаря
