Низменные распутные девы, которые так жаждут Приятных игр Венеры, Что если так могут удовлетворить свое желание И разжечь пламя юности, То хотят возлечь с отцом, Чтобы утешить порочную плоть…[52]
Здесь содомия принимает форму инцеста. В «Четвертой сатире» (Satire 4, 1597) Джон Донн описывает развратного придворного, «который любит шлюх… мальчиков и… коз» — еще один пример такого обобщенного представления о нечистом поведении.
Незаконные гетеросексуальные отношения, помимо того, что с ними связаны моральные и медицинские вопросы, влекут за собой и практические проблемы, такие как беременность и дети, оставшиеся без содержания. Поэтому официальные власти главным образом обращали внимание на поведение незамужних женщин. Поведение замужних женщин для властей было менее интересно, поскольку о ребенке замужней, кем бы он ни был зачат, должен был позаботиться ее муж, и приход был освобожден от финансового бремени его содержания. Однополые связи, которые влекут гораздо меньшую опасность появления незаконных детей и распада брака, могли казаться многим еще меньшим социальным злом. Секс между двумя женщинами, по-видимому, попадал в эту категорию, и ему очень мало внимания уделялось как в народных, так и в ученых сочинениях, и в поле зрения правосудия он не попадал. Однако такой практический взгляд был уравновешен выражением всеобщего отвращения и омерзения, которые всплывали всякий раз, когда обсуждалось гомосексуальное поведение мужчин. Мужская гомосексуальность представлялась угрозой естественному укладу жизни общества и ассоциировалась с широким спектром опасной и антиобщественной деятельности. Считалось, что она может навлечь гнев Божий на весь народ, как это и случилось с библейскими городами Содомом и Гоморрой.
Секс между двумя мужчинами стал не просто аморальным, но и незаконным, когда Генрих VIII стал главой Церкви Англии и Уэльса и начал видеть в законе способ выражения своего морального долга — привести страну в более благочестивое состояние. Наказанием за такие связи стала смертная казнь. Тем не менее определение содомии было двусмысленным. Не было никакого конкретного ее описания. Людям было трудно понять, являлся ли содомией имевший место конкретный акт. Впрочем, неопределенный характер этого греха привел к преувеличению его тяжести в диатрибах и проповедях, где он стал ассоциироваться с ересью, папизмом [католицизмом] и даже с оборотнями. Такие крайности было трудно совместить с реальными действиями совершенно обычных людей. Те, кто проявлял гомосексуальные наклонности, а также их друзья, коллеги и соседи, могли просто не уловить связи между тем, что осуждается, и тем, что было частью повседневной жизни. Возможно и то, что, поскольку последствия обвинения были столь серьезны, многие, кто мог высказаться по этому поводу, держали рот на замке.
Судебные процессы были крайне редкими, и трудно отыскать даже обвинения в гомосексуальности. Единственный случай такого обвинения в эпоху Тюдоров произошел в Кембриджском университете с Робертом Хаттоном, членом Тринити-колледжа, в 1589 году. Даже после Реформации ученые должны были оставаться холостяками и жить только в мужских учреждениях. Так что здесь больше чем где бы то ни было можно ожидать упоминаний эпизодов гомосексуальных отношений. Уолтер Ласселлс, один из студентов Хаттона, утверждал, что Хаттон «совершил самые противоестественные грехи и злоупотребления в отношении тел Мартина Тернера, Генри Уортона и его самого». Роберт Хаттон подал встречный иск о диффамации и выиграл значительную компенсацию от всех трех студентов. Это заявление последовало за предыдущим утверждением Уолтера Ласселлса о том, что Роберта Хаттона видели «занятого этим» с его служанкой, Энн Хаус. Какой бы ни была правда о половых отношениях главных героев, очевидно нежелание властей серьезно относиться к обвинениям в гомосексуальных связях, как и убеждение Уолтера Лассельса, что одна из разновидностей сексуального нарушения не исключает другой. В 1541 году главу Итонского колледжа Николаса Юдолла обвинили в сексе с бывшим учеником во время расследования кражи серебра. Он на короткое время был отстранен и помещен в тюрьму за кражу, но никаких обвинений сексуального характера не последовало, и Юдолл вернулся к преподаванию. Г-н Кук, также руководивший школой, заработал себе проблемы в 1594 году, как «человек, известный гнусным поведением среди своих учеников». Он не явился, когда дело рассматривал церковный суд, и процесс был просто прекращен. Между тем и Джон Донн, и Джон Марстон упоминают в своих произведениях мужскую проституцию в Лондоне. В «Первой сатире» (Satire 1) Донн пишет:
В чрезмерном зудящем вожделении, желании и любви Созерцать обнаженность, несущую наслаждение наготу Твоей пышнотелой шлюхи или мальчика-проститута[53].
В «Биче мерзостей» (Scourge of Villanie, 1598) Джон Марстон осуждал «мужские садки», то есть бордели. Но суды опять-таки молчат об этом. Мужчин судили и наказывали за порочную жизнь, бродяжничество, сутенерство и содержание борделей, но не за гомосексуальные связи. Даже дела о клевете содержат мало подобных обвинений, а сленг, богатый на описания секса в целом, содержит мало специфических терминов или фраз для однополых актов. Гомосексуальное поведение мужчин, и в особенности женщин, едва заметно в исторических записях.
Грань между хорошим (в браке) и плохим (вне брака) сексом представляется очень четкой, но на практике оставались непроясненные области. Как мы уже говорили, гетеросексуальный анальный секс иногда оказывался в одном ряду с содомией и некоторые распространяли это суждение и на анальный секс в браке. Оральный секс тоже вызывал непростые чувства. Строгое определение секса в браке как законного и целомудренного действа требует, чтобы этот акт был ориентирован на деторождение. Оральный и анальный секс не соответствовали этому критерию. Более того, анальный секс многим напоминал секс с животными: это был «дикий» (bestial) секс, и слово «скотоложество» (bestiality) имело также это значение наряду с сексом между человеком и животным.
Однако, хотя пары могли волноваться или не волноваться о таких вещах наедине друг с другом, неопределенность в ответе на вопрос «Женаты ли мы?» вызывала гораздо большее беспокойство в обществе. Это не всегда было очевидно. Даже сегодня мы считаем брак полноценным при выполнении двух условий: религиозной церемонии, в ходе которой представитель духовенства объявляет о заключении брака, или юридической процедуры, в ходе которой брак зарегистрирован при свидетелях. Брак оставлял гораздо больше места для сомнений и вопросов. В ранний период своей истории Церковь в основном игнорировала брачные союзы и лишь в конце Средневековья стала настаивать на том, что брак — прерогатива Церкви. И хотя в эпоху Тюдоров большинство людей приходили в церковь для совершения религиозного обряда, у нее еще не было монополии. Брак считался законным и обязательным, если каждый партнер произнес слова «Я беру тебя в супруги». Присутствие при этом свидетелей было полезным, но с правовой точки зрения не обязательным, и союз нужно было скрепить консумацией, чтобы он не был аннулирован. Если произносились слова «Я возьму тебя в супруги» в будущем времени, то это было обручение, а не брак. Обручение может рассматриваться как условный или, если случился половой акт, как обязательный договор. Для этого не нужно было идти в церковь или привлекать священнослужителей и не нужны были письменные документы. Таким образом, заключение брака могло быть сопряжено со значительной путаницей, исками и встречными исками.
