Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
— Вот это да! Отрава! Что и требовалось доказать, — выдохнул он облегченно, без всякого удивления. С тревогой взглянул на часы. Было уже без четверти три. Поставив всё на место, он захлопнул камеру холодильника, повесил замок и собирался уже незамеченным взбежать по ступенькам наверх.
Но тут от стенки, из темноты, отделилась две фигуры. Серый от неожиданности даже ничего не успел произнести, как у него неожиданно схлопнулось сознание.
Ночью Илье снился сон. За столом сидели отец с матерью. Оба с тревогой смотрели на него и молчали.
— Ну что же вы всё молчите и молчите? Подскажите, как мне быть? Предположим, пойду я сейчас к капитану, скажу: так и так, у вас тут на корабле полно наркотиков. Он, конечно, вызовет, скажем, старпома и еще кого-нибудь, а может, и не вызовет, а скажет: «Присядь, дорогой», а сам достанет пистолет из ящика стола — и бамц меня пулей в глаз! Потом мое тело — в ковер и ночью — в море к рыбкам.
Илья заметался по измятой простыне и проснулся. Несколько минут полежал, прислушиваясь, как гулко стучит сердце.
— Параноик!
Илья мельком взглянул на себя в зеркало: и вправду, на него смотрело не очень симпатичное существо. Он даже сам удивился своему виду: легкая небритость, уголки губ обвисли вниз, на переносице глубокая морщина, сухой блеск глаз — ни дать ни взять сумасшедший. Он выпил остывший чай из стакана и опять завалился в кровать. Такое впечатление, что сон стоял, как в видеомагнитофоне фильм на паузе. Стоило ему только прикрыть глаза — опять появились родители, сидевшие за столом и с печалью взиравшие на собственное чадо.
Тут вдруг заговорила мать своим, как всегда, безапелляционным, не терпящим возражения тоном:
— Не многовато ли для тебя экстрима за последние три месяца? Зачем же ты ввязался в это дело? Ты, как твой отец, все время лезешь на рожон.
— Это проклятое журналистское чутье не подвело меня и сейчас.
— Я требую, чтобы ты все свои действия согласовывал…
Тут ее перебил отец. Во сне он был в морской форме и с кортиком:
— Ты нарыл опять на десять томов расследования. Но тебе от этого не легче. Тут ты не спрячешься, как в городе, и тебя так аккуратненько приберут, а потом напишут: пропал при невыясненных обстоятельствах. Предположим, 15 градусов 47 минут северной широты и 109 градусов восточной долготы; слева Вьетнам, справа Парасельские острова.
— Шли мы тогда, товарищ следователь, узла четыре с половиной. Глубина — метров восемьдесят.
Из темноты эфира сновидений вдруг возник ночной гость, штатский, который инструктировал Илью в полной темноте у него в спальне. Он почему-то держал за рукав официантку Наталью.
— А вы что скажете, Наталья? Вы ведь его обслуживали.
— Конечно. Но я ничего не знаю. Поужинал он, как обычно, плохо. Так, поковырялся в тарелке. У нас была гречка… нет, вру, макароны с сыром. Он носом своим поводил-поводил, а есть не стал. Он же у вас, как это… ну, из этих… мажоров. Утром я его не видела. Но он частенько к завтраку не появлялся. Журналист, одним словом. — И голос у нее почему-то был очень похож на голос Маши.
«И скажет это следователю, — с издевкой подумал Илья. Открыв глаза, он заметался по всклоченной простыне от удушья, захватившего его во сне. — А потом еще задаст вопрос, очевидно, ожидая утвердительного ответа. Мол, что вы еще хотели, журналист? Интеллигент, одним словом! И улыбнется своей ядовитой улыбкой. Ведь так, товарищ из органов?»
— Да, это было в конце августа. Мы к Хайфону подходили, — зашептали губы Ильи за официантку. Он физически чувствовал, как она ломает себе руки в нервной судороге.
И следователь запишет: пропал где-то в Южно-Китайском море.
Затереть и убрать все следы до прихода в порт Владивостока, времени хватит с головой. Самое главное, нет сотовой связи. До Сингапура не было, а после — в редкие минуты, в основном вечером. Идти к тому же добряку-радисту нет никакого резона: где у тебя уверенность, что он не в доле? Или вообще капитан — это так, для отмазки, а главный совсем не он…
Тут Илья окончательно проснулся. Болело горло, его бил легкий озноб. «Зачем я посвятил в свое дурацкое расследование Серого?» — корил он себя. Хотя он прекрасно знал, зачем это сделал: ему уже осточертело нести этот груз одному; тем более Димыч косвенно, конечно же, понимал, после «интересного» инцидента с компом, что корреспондент не просто так на корабле, «семечки пощелкать», что тут во время продвижения к родному Владивостоку творится какая-то нелицеприятная история. История со многими неизвестными. И надо играть на опережение, но с кем и, главное, как играть?
Единственное, чего Илья не мог предвидеть, — что Серый сам отправится проверять его версию, при этом, не посвятив его в детали собственного расследования. И конечно, он не мог знать, что Серому в данную минуту угрожает смертельная опасность.
Спаситель Если ты и далек от Господа нашего,
Но Он-то то всегда рядом с тобой.
Просто ты этого пока не понимаешь…
Динь, как и все вьетнамцы в массе своей, был невысок ростом, худощав и смуглокож. Но, что сильно отличало его от соплеменников, у него были светлые волосы и курносый, хотя и довольно длинный нос. Это ему досталось от американского морпеха, переспавшего с его матерью в сайгонском борделе. И имя он получил соответствующее — Динь, что означало «встреча». Видать, свидание было и правду для американского парня и молоденькой вьетнамской блудницы чем-то особенным, так как из борделя он ее вытащил, снял дешевые комнаты в десятом квартале, и они зажили как муж и жена. Он ее звал Тина, потому что это было созвучно ее имени Тиен. И обещал, как закончится война, забрать с собой в Штаты. Но не случилось. Парня убила не пуля, не снаряд, не мина, а желтая лихорадка. Свалила она его быстренько, не желая подождать, когда над ним похлопочут военные эскулапы, и на десятый день гроб, укрытый звездным флагом, с телом морпеха по имени Энтони Уокер Джуниор отправился по воздуху в Колорадо.
Плоду любви Энтони и Тиен было тогда всего восемь месяцев, и насладиться лаской американского папаши он, естественно, не успел. А поскольку последующие три года прошли у него под кроватью или в бамбуковом рундучке, чтобы не мешал маме зарабатывать на пропитание своим телом, он привык быть один. Ощущал он себя одиноким всю сознательную часть своей пятидесятитрехлетней жизни. Он и не знал ничего другого. Оттого что был постоянно один, он практически не научился говорить. Не разучился, а именно не научился. Когда ему хотелось петь, он что-то мычал себе под нос, и этого ему хватало. Иногда, так, для себя, выдавит какую-нибудь фразу: «что-то холодно» или «что-то жарко» — и всё.
На его не очень-то красивом лице, будто вдавленном от удара молотом, застыла выразительная гримаса боли. Она отпечаталась у него на лице с детства, да так и не прошла, не исчезла. Это когда его вместе с матерью били палкой какие-то коммунистические фанатики. Как «американскую подстилку», маму били особенно жестоко. Тиен тогда умерла, и ее тело пролежало рядом с ним несколько дней, а его нашли грязного, голодного, крепко вцепившегося в материнскую холодную руку. Кругом бегали крысы и пищали. Его отправили в детский дом, так как родственников у него не оказалось: всю их деревню сожгли напалмом америкосы со светлыми волосами, такими же светлыми, как у него. Динь не очень жаловал людей, он их боялся. Для него все они были непонятны и, как ему казалось, враждебны. Он не знал, чего от них ждать.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
