Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Это Соседская Девочка рассказывала, что так говорили. А про смуглое нежное лицо – это Вера сама додумала. Дофантазировала.
Они с Соседской Девочкой жили на одной лестничной площадке и ходили в одну и ту же школу. До школы было далеко ехать. Их остановка называлась «Гостиница “Советская”». Троллейбусы первый, двенадцатый и двадцатый. Дальше – улица Правды, Второй Часовой… – перед Вторым Часовым, если ехать от дома к школе, то есть к центру, – квадратное здание с угловатым выносом над входом и с огромными окнами, красивое нелепой красотой конструктивизма 1920-х – это Вера уже потом поняла. Какой-то научный институт, а раньше была фабрика-кухня, архитектор Алексей Мешков. Такую же, только гораздо больше, он построил по другую сторону Беговой, в Боткинском проезде. Да. Это уже потом Вера узнала, когда полюбила их районный архитектурный заповедник.
А пока она еще девочка – после Второго Часового через мост на вокзальную площадь – и дальше Тверская, тогда еще улица Горького. Остановка «Белорусский вокзал», потом «Большая Грузинская», «Улица Фучика», «Площадь Маяковского», «Глазная больница», «Пушкинская площадь», «Советская площадь». Девять остановок. Но тогда машин было совсем мало, и троллейбус шел очень быстро, пятнадцать минут, и всё. В крайнем случае двадцать, если попадешь в «красную волну». Троллейбусы ходили очень часто. Бывало, стоишь на остановке, видишь хвост только что отчалившего тролика, а из-за поворота, с Беговой, выезжает двадцатый. Или мимо стадиона «Юных пионеров» ползет двенадцатый или первый.
Потом, сойдя с троллейбуса чуть не доезжая до Моссовета, глядишь налево, машешь рукой Юрию Долгорукому, поворачиваешься, идешь пять шагов назад и ныряешь в арку дома номер пятнадцать по улице Горького. Там – улица Станиславского, теперь снова Леонтьевский переулок. Еще минут пять пешком – и вот она, знаменитая школа № 31.
Это была очень престижная школа. Там учились сплошные дети артистов и поэтов. Дети министров учились в школе № 20, во Вспольном переулке. Была отдельная гордость – наша школа не просто престижная, но и вот такая, литературно-театрально-художественная, а вовсе не номенклатурная.
Вера – как и Соседская Девочка – этой школе не подходили по району. Было тогда такое правило – а может, и сейчас есть, у Веры детей не было, откуда ей знать. В общем, они не подходили по району, – но мама Соседской Девочки устроила туда свою дочку. У них была знаменитая фамилия. Покойный дедушка Соседской Девочки был известный писатель. Написал всего одну книгу, но зато она всё время переиздавалась, по ней снимались фильмы и ставились спектакли и всякие радиопостановки – в общем, эту фамилию знали буквально все. И Вера, и ее мама, и соседи, и вообще вся страна. Поэтому маме Соседской Девочки ничего не стоило, красиво нарядившись, пойти к директору школы с подарочным изданием дедушкиной книжки, и всё в порядке.
– А я? – спросила Вера у мамы.
– И ты! – сказала мама.
Они жили без папы уже много лет. В точно такой же квартире, что Соседская Девочка со своими родителями. Им было даже лучше – три комнаты на двоих: мамина, Верина и гостиная, а у тех – гостиная, спальня и детская. Тоже неплохо, но чуточку теснее. Хотя, конечно, они жили интереснее. К ним часто приходили гости, тоже известные люди, которых Вера с мамой видели по телевизору. Иногда приходили иностранцы. Однажды Вера поднималась с ними в лифте: мама Соседской Девочки разговаривала по-французски с какой-то теткой в холщовых брюках и кедах.
Вера завидовала Соседской Девочке, хотя они слегка дружили. И вот теперь, значит, она пойдет в эту знаменитую тридцать первую школу, в самом центре Москвы, а Вера – по району. В обыкновенную.
– А как же я? – спросила Вера и заплакала.
– И ты тоже! – грозно сказала мама.
Они жили без папы, но папа у них был, хотя не появлялся. Он присылал подарки и деньги передавал, как позже узнала Вера. Папа – это были тяжелые картонные коробки, которые приносил и громко ставил на пол в прихожей дяденька-шофер. В этих коробках была разная вкусная еда, которой в магазинах не было. Например, импортная ветчина в жестяных банках. Мама позвонила папе. Был апрель, уже прошли все сроки, когда детей записывали в школу. Но ничего. Папа проникся важностью момента. Назавтра во двор школы пришли рабочие с отбойными молотками, стали вскрывать асфальт и отключили школу от электричества: авария на соседнем участке. После отчаянных блужданий по коридорам районной власти директор дозвонился до начальника ремонтного треста – который совершенно случайно оказался Вериным папой. Он пообещал ускорить работу, но тут есть одна очень способная, очень хорошая девочка… Конечно, Вера всё это узнала потом, в десятом классе.
– Значит, я попала в тридцать первую школу по блату? – спросила Вера у мамы.
– Да, – ответила мама, – и она тоже! – и показала вдоль коридора, туда, где через лестничную клетку была квартира Соседской Девочки. Вера согласилась. Но подумала, что у Соседской Девочки был более изящный блат, и это было обидно.
Наверное, Вера ей очень сильно завидовала. Поэтому после школы сразу забыла, как ее зовут. Никак не могла вспомнить, хотя они встречались много раз – во дворе, в троллейбусе, и даже один раз на каком-то фуршете. Настоящее вытеснение, и Вера это понимала, она была грамотным психологом, хотя сейчас работала консультантом в салоне красоты. Точно, вытеснение. Соседская Девочка, и всё. Вера ее в уме называла двумя буквами – Эс Дэ. Стелла-Даниэлла. Саша-Даша. Или Сара-Диляра, на казахский манер. Не путать с Саррой-Двойрой. Хотя и так тоже, иногда. А в те редкие разы, когда они встречались, Вера как-то изворачивалась, чтобы обойтись без имени.
Кстати, обратно из школы можно было вернуться, не переходя на другую сторону. Можно было, конечно, и перейти, но лучше прямо тут же сесть на троллейбус, только не на первый, а на двенадцатый или двадцатый. Выехать на Манежную, которая тогда еще была прекрасна своей ослепительной ампирной пустотой, повернуть направо – тогда еще там было двустороннее движение, – объехать старый Университет, повернуть на Герцена и через улицу Огарева, ныне Газетный переулок, мимо Телеграфа выехать на улицу Горького и налево, вверх, – следующая остановка «Советская площадь» – около книжного магазина «Москва», который тогда еще по старинке называли «сотым», «соткой», потому что когда-то это был «книжный магазин № 100».
А дальше обратно к дому – «Пушкинская», «Глазная» и так далее, до «Гостиницы “Советской”». Бывший «Яр». Эрихсон-Штеллер-Ловейко, как уже было сказано. А напротив, на Вериной стороне, – знаменитый «Ажурный дом» Андрея Бурова, в пятидесятые годы построен, хоть и панельный, но – до начала борьбы с архитектурными излишествами. Бетонные кружева и серо-белый узор на глухих плитах, а справа от него – вход на Беговую аллею, которая вела на ипподром. Когда-то там были чугунные решетчатые ворота, Вера видела на старых фотографиях. Но постаменты с конями остались, и дата на постаментах – MDCCCXCIX – то есть 1899 год. Ипподром в пятидесятые годы перестроил Жолтовский, эпигонство и эклектика, но все равно красиво и мощно. А потом какой-то ужасный человек – «Знать бы, кто! Сама бы голову оторвала!» – возмущалась повзрослевшая Вера, – какой-то идиот, болван, архитектурный убийца поставил тупую кирпичную девятиэтажку как раз позади колоннады, в ее проекции, так что роскошная колесница – которая должна быть на фоне неба! – получилась на фоне стандартного строения семидесятых. Всё испорчено.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
