Погруженный в свои мысли, Франко выдвигал и задвигал ящики шкафа, перебирая пустые флаконы от духов «Коти», пакетики с сухой лавандой, разноцветные коробочки и шкатулочки. В одной лежал засушенный букетик полевых цветов. Кто подарил его матери и почему она бережно хранила его всю жизнь?
Перелистывая страницы альбома с фотографиями, он узнавал себя и брата, причем на многих фотографиях лицо Джузеппе было перечеркнуто крест-накрест. Джузеппе был вылитый отец, наверное, поэтому мать его не любила. В самой глубине одного из ящиков Франко обнаружил стопку писем, любовно перевязанную ленточкой. Письма были адресованы матери, почерк – незнакомый. Кто писал эти письма?
Франко собрался было развязать ленточку, но из деликатности остановился. Какое он имеет право копаться в материнской жизни? Если она не посвятила его в тайну своего прошлого, значит, не считала нужным. «Пусть все остается как есть, – подумал он, запирая шкаф на ключ. – Я не готов пока узнать правду. Потом, когда пройдет время, возможно, я и отважусь заглянуть в эти письма, но сейчас боюсь».
Он запер дверь и, вернувшись в кабинет, спрятал ключ в один из ящиков письменного стола. Потом позвонил в колокольчик. Когда Помина пришла на зов, он сказал:
– Отныне комната моей матери будет заперта. Вы поняли?
– Конечно, синьор Франко.
– Передайте шоферу, что через полчаса мы выезжаем. Кстати, Помина, какой сегодня день?
– Пятница, – с готовностью ответила экономка, – последняя перед Рождеством.
Франко непроизвольно улыбнулся, вспомнив другую пятницу из далекого детства.
– А вы не могли бы приготовить на ужин тушеную треску? – вдруг спросил он.
– Значит, вы вернетесь к ужину? – Помина не скрывала своей радости.
– Да, причем, скорее всего, не один, – ответил Франко.
Когда Помина ушла, он сделал три звонка: один в Милан, второй в Париж и третий в Нью-Йорк. Последний звонок был чисто деловым: речь шла о показе его фильмов в далекой и негостеприимной к европейскому кинематографу Америке.
Едва автомобиль свернул на шоссе, ведущее к «Линате», Франко Вассалли увидел длинную вереницу неподвижно стоящих машин. «Как не вовремя эта пробка!» – с досадой подумал он.
Из-за аварии, случившейся где-то впереди, пришлось простоять на дороге почти три четверти часа, и, вбегая в здание аэропорта, Франко не сомневался, что опоздал, – ведь самолет из Парижа давно уже приземлился. Каково же было его удивление, когда он заметил ее у одного из магазинчиков с сувенирами, безропотно дожидающуюся его появления. На Марту это было так не похоже!
– Прости, – бросился он к ней с извинениями, – машина попала в пробку…
– Ничего страшного, – с улыбкой успокоила его Марта и расцеловала в обе щеки.
Шофер тем временем поднял чемодан и понес к выходу, они пошли следом за ним.
– Хорошо долетела? – спросил на ходу Франко.
– Отлично. Обожаю витать в облаках! – рассмеялась она собственному каламбуру. – Как ты, как мама?
– Мама умерла.
Марта не стала произносить банальных слов, лишь сочувственно сжала его локоть.
– Знаешь новость про Леклерков? – перешла она на другую тему.
– Фурнье успел доложить мне вчера вечером. Прошу. – Франко распахнул перед ней дверцу машины. – Кругосветного путешествия не обещаю, но доставлю, куда скажешь. Ты едешь к дочери?
– Нет, думаю, там я не нужна. Теа помирилась со своим нищим графом, у них настоящая идиллия.
– Тебя это не радует?
– Раньше я злилась на Теа, пыталась их разлучить. Теперь смирилась. Знаешь, я стала верить, что они подходят друг другу. Меряя по себе, хотела для дочери чего-то более интересного и значительного, но Теа – дочь своего отца. Вот увидишь, она еще станет врачом для полного сходства.
– Куда же ты в таком случае поедешь? – поинтересовался Франко.
– А какие у тебя будут предложения?
– Комфортабельная вилла на озере Комо тебя устроит? – спросил Франко. – В городе перед Рождеством с ума можно сойти, а там тишина и покой.
Тень злорадства мелькнула в глазах Марты.
– Джулия де Бласко зря надеется, что ты не оправишься после такого удара, я права? Рана понемногу затягивается?
Франко предпочел отмолчаться, хотя и отметил про себя, что Марта попала в точку.
– Знаешь, вилла на озере – идеальное место для того, чтобы вновь обрести душевное равновесие, а такая женщина, как ты, любому способна вернуть вкус к жизни.
– Ты меня переоцениваешь, – засмеялась довольная комплиментом Марта. – В мои пятьдесят лет это нелегкая задача.
– Ты изменилась, – внимательно посмотрев на нее, сказал Франко. – Я тебя не узнаю.
– Просто я устала бороться со всем миром. Интриги, сплетни, одни и те же лица – все надоело. Представь, я даже сообщила своему американскому адвокату, что отказываюсь от претензий на наследство покойного Джеймса. Одним словом, я складываю оружие. Все, с меня хватит.
– Тогда я тем более буду рад, если ты примешь мое предложение жить вместе.
– Я ожидала приглашения на ужин, а не на совместную жизнь, – с искренним удивлением сказала Марта.
– Я тебя не тороплю, подумай.
– И когда я должна дать ответ? Завтра?
– Можешь и через двадцать лет.
Марта посмотрела на него серьезным внимательным взглядом, и Франко прочел в нем материнское сочувствие, в котором сейчас очень нуждался. Эта женщина сама устала от жизненных бурь и мечтает найти тихую гавань, поэтому сможет дать ему то, что не в состоянии была дать мечущаяся Джулия: душевный покой, поддержку и мудрое понимание. Что же касается любви, он не сомневался, что и в свои пятьдесят Марта по-прежнему хороша в постели, и разговоры о возрасте – чистое кокетство.
Глава 72
– Нет никакого повода для беспокойства, синьора де Бласко, – с ободряющей улыбкой сказал гинеколог, и Джулия почувствовала, как у нее отлегло от сердца: доктору Джакомо Морелли она доверяла безоговорочно. – Шейка матки закрыта, – продолжал врач, осматривая ее в гинекологическом кресле, – опасности выкидыша в данную минуту не существует.
– Почему же тогда у меня было кровотечение?
– Все показатели в норме, ваш будущий ребенок развивается как ему и положено.
– Вы не ответили на мой вопрос, доктор, – не отставала от него Джулия. – Откуда взялась эта кровь?
– Такая незначительная потеря крови может иногда возникнуть от трения плаценты о стенки матки, это не опасно.
Джакомо Морелли был учеником знаменитого профессора Брандани, и в клинике к нему относились с большим уважением, как к высоко профессиональному специалисту. Его мнение считалось неоспоримым.
