– И?
– Все, что удалось найти парням, – общие сведения: распорядительные документы, описание целей и задач. Данные на руководителей проекта, список самих участников – все изъято. Остался лишь пустой картотечный слот.
– Кто запрашивал архив последним? – спросил Горелик.
– Неизвестно. Записей нет. Документы просто изъяли. Архивариус клянется и божится, что такого не может быть, но… нет ничего невозможного.
Горелик почесал подбородок.
– То есть какой-то человек пришел в специальный архив ФСБ и забрал документы с грифом «особой важности». Вот так запросто? Ты это хочешь сказать?
Эдуард Евгеньевич пожал плечами:
– Бывало и похлеще.
– Ох, уж эти фээсбэшники. Вечно все через жо…
– Не обязательно, – не дал ему закончить Малахов.
Генералы молча смотрели на него, и Владимир Данилович добавил:
– Вольф Мессинг разгуливал по Второму дому на Лубянке, и никто ему даже слова не сказал. Если дело Эрика содержалось в том архиве, и он решил его забрать, то вполне мог вложить приказ в сознание кого-то из служащих принести файл в нужное место, в нужный час. И никто бы потом ничего не вспомнил.
– Идеальное преступление? – поднял бровь Горелик.
– Никаких следов, – подтвердил Малахов.
– Опера сейчас ведут полную проверку документации, – продолжил Громов. – Рано или поздно какой-нибудь несовпад по подписям – или их отсутствию – все равно всплывет.
Эдуард Евгеньевич взглядом показал, что у него пока все. Горелик задумчиво хмурил брови. Пауза тянулась.
Громов с Малаховым внимательно следили за реакцией начальника. Тот откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди и проговорил:
– Пообщайтесь-ка еще разок с вашим другом, с Волжанским. Он с начала века вращается во всей этой хиромантии, вполне возможно, и об интересующем нас человеке знает не понаслышке. Володь, как я понимаю, ты с ним работал долгое время?
– Не совсем так, – спокойно ответил Малахов. – После закрытия «Псиона» я работал с гражданским населением, а Артур – с кадровым составом. Я занимался исследовательской деятельностью, а он – прикладной. Мы слышали друг о друге, но лично познакомились только на проекте «Вечный».
– Понятно. Как он себя повел, когда вы встретились на днях?
– Как осел, – коротко охарактеризовал Громов.
– Он готов сотрудничать, – пояснил Малахов. – Но наше предупреждение относительно опасности, исходящей от Артема, едва ли воспринял всерьез.
– Владимир Данилович, я тебя попрошу: поговори с ним еще разок. Дай описание молодчика, что наведывался к тебе во сне. Волжанский наверняка сможет подкинуть пару имен для разработки.
– Хорошо.
– Эдуард Евгеньевич, насядь на архив. Там есть за что зацепиться, нужно только быть повнимательнее.
– Работаем, – кивнул Громов.
Горелик растер лицо ладонями.
– Знаете, мужики, если бы я услышал то, что вы мне сейчас рассказали пару месяцев назад, я б вам вызвал ребят в халатах. Вот честно. Но сейчас… В свете последних событий… Так и хочется сказать: какого х…
Сухоставский обедал в одном из своих любимых ресторанов. Он не любил кухню в здании Госдумы, к тому же обед – это прекрасная возможность немного передохнуть от осточертевших лиц. Он давно уже завел традицию обедать здесь, и «личный» столик всегда был забронирован на дневное время.
Сухой отправил в рот очередной кусок стейка, когда к нему подошел Виталик.
Одетый с иголочки ресторатор сиял радушной улыбкой, отработанной за долгие годы в бизнесе.
– Всеволод Петрович, приятного аппетита. Как вам сегодняшнее блюдо?
– Здравствуй, Виталь. Отлично, как и всегда.
– Вы хотели меня видеть?
– Да, дело есть. Присядь.
Виталик отодвинул стул, расположился напротив Сухоставского.
– У моей дочери через месяц день рождения, – сказал Сухоставский. – Сможем организовать меню?
– Без проблем. Какие пожелания?
Всеволод Петрович тепло улыбнулся. Из внутреннего кармана пиджака он достал карточку, протянул Виталику. Старый полароидовский снимок. На фото запечатлены Сухоставский, заметно моложе и счастливей, чем сейчас, девочка-подросток и красивая женщина, которую Виталик никогда раньше не видел. Очевидно, это была не так давно умершая жена Сухоставского. Все трое, искренне и счастливо улыбаясь, разрезали большой праздничный торт.
– Тринадцатый день рождения моей дочери, – пояснил Всеволод Петрович. – Аня тогда приготовила великолепный торт. Надо сделать такой же. Смогут твои повара?
Виталик всмотрелся в снимок.
– С оболочкой проблем не будет. Не помните, что там за начинка?
– Что-то шоколадное… Да это и не важно. Главное, чтобы был похож на Анин торт.
– Сделаем, Всеволод Петрович. – Виталик достал «айфон», сфотографировал снимок. – Размер такой же? Или пообъемней?
Сухоставский задумался.
– Не знаю, Виталь… Если он окажется слишком большим, перестанет быть похожим на Анин.
– Народу много планируется? На скольких человек рассчитывать?
– Мы в кругу семьи посидим. Лишних не будет. Человек пять-шесть.
– Тогда торт совсем уж огромным делать не будем. Чуть добавим в объеме, но без перебора.
Сухоставский кивнул, пряча снимок в карман.
– Давай так, хорошо. Мы еще обсудим с тобой меню. Но вот обязательно имей в виду – этот торт должен быть. Ты снимок сделал, да?
– Сделал, Всеволод Петрович.
– Покажи.
Виталик нашел фотографию, протянул «айфон» Сухому. Тот несколько секунд глядел на дисплей, удовлетворенно кивнул.
– Хорошо. Не забудь об этом.
Виталик обезоруживающе улыбнулся:
– Как можно, Всеволод Петрович! Сделаем все в лучшем виде, не переживайте.
Сухоставский благодарно кивнул в ответ. Зазвонил его мобильный телефон. Виталик поднялся из-за стола.
– Если что, зовите, Всеволод Петрович. Я буду у себя.
Он задвинул стул и покинул Сухого. Звонил Александр Кравчук.
Прошло почти две недели с тех пор, как Сухой предъявил свои требования. Он сам не тратил это время на бессмысленное ожидание. Сухоставский нещадно давил на финансовое положение «КравТеха», вынуждая ее владельца пойти на уступки. И вот, впервые за весь срок, Кравчук позвонил.
Сухоставский почувствовал, как участился пульс. Он пока не знал, что скажет Александр, но очень надеялся, что парень подойдет к вопросу с пониманием.
Всеволод Петрович нажал кнопку приема вызова.
