– Что еще? – спрашиваю я. – Выкладывай.
Он закусывает губу, продолжая молчать.
– Ава… – начинает он. – Ава верна как собака. Вдобавок я почти не встречал настолько проницательных людей, как она. Ава уже некоторое время подозревает, что мы что-то затеяли, и она не ошибается. Поэтому твой отец и раскрыл карты. Но Ава сразу сообразила, что он кое-что утаил. Вот в чем состоит проблема, Иден…
Конечно, ведь вся правда заключается в том, что папа – Волк-предатель, перебежчик. Это понятно и без слов.
– Папа не может рассказать самое важное, – догадываюсь я, – иначе план рухнет.
Пеллегрин кивает.
– Ава не поделится с Зорновым своими подозрениями, потому что она не входит в список тех, кто официально располагает данными для встречи. Но Ава определенно возьмет ситуацию в свои руки, если увидит на то вескую причину.
Впрочем, я уже знаю ответ. То, чего мы жаждем и наверняка бы сделали, если бы это помогло значительно повлиять на исход войны, а не просто уменьшить количество вожаков с пяти до четырех.
Слева, на горизонте, вспыхивает первый огонек. Я еще никогда не видела таких невзрачных рассветов: на небе нет ни облаков, ни птиц, ничего зрелищного. Солнце выкатывается вверх и занимает свое место, беззвучно разгоняя остатки ночи.
– Кое-что гораздо более жестокое, чем мы планируем осуществить, – отвечает Пеллегрин.
К горлу подкатывает тошнота.
Вот как мы повлияем на исход войны: мы станем таким солнцем.
82
Феникс, вздрогнув, просыпается и обхватывает голову руками.
– Хватит, перестань! – стонет он. Лицо его, в обрамлении выпавших из хвоста рыжих кудрей, морщится. – У нее слишком громкий голос… Пе-ре-стань!
Пеллегрин спит уже минут двадцать.
Ночью он в основном бодрствовал, поэтому я не хочу его тормошить.
Но я не уверена, что делать.
– Феникс? Что с тобой?
Он не отвечает, продолжая жмуриться и вжимать пальцы в виски. Я иду к Фениксу, кладу ладонь ему на плечо.
Он вздрагивает от неожиданности.
– Что случилось, Феникс?
– Я тебя почти не слышу, – произносит Феникс. – Алекса… Алекса! Если ты меня слышишь, перестань трещать!
– Но я – Иден.
Если он думает, что я – Алекса, то его состояние куда хуже, чем я полагала.
Феникс смотрит на меня, будто именно у меня крыша поехала.
– Алекса, – поясняет он, – у меня в голове. Несет какой-то бред, и я не могу заставить ее говорить медленнее. Что-то про твоего отца.
Я в две секунды срываюсь из рассветного «все-будет-хорошо» в паническое «настал-конец-света».
– Что? Что? – Феникс снова жмурится. – Эй, Феникс, посмотри на меня… Алекса, ты меня видишь? Я – на экране, да?
Хаос в голове Феникса упорядочивается.
– Она притихла. – Феникс прислушивается. – Она тебя видит.
– Хорошо. Алекса… ты можешь еще раз рассказать Фениксу о том, что произошло, но помедленнее?
Его глаза открыты, но таращатся в пустоту.
Я надеюсь, что он все запомнит.
– Феникс, чего ты так смотришь? – окликаю я его.
– Твой отец точно так же общался с Хоуп, когда она проснулась… кажется, в пещере. Он объяснил, как найти выход, помог преодолеть какой-то сложный лабиринт и открыть дверь. – Феникс ненадолго умолкает. – Алекса говорит, что укол ее временно парализовал, но сейчас она чувствует себя нормально.
Это, конечно, замечательно, но почему же Алекса запаниковала?
А если она связалась с Фениксом, то вдруг отец не может сделать это сам? Как и Ава.
Моя тревога возрастает.
– Ох… о-о-ох. – Глаза Феникса поблескивают в струящихся сквозь иллюминаторы лучах утреннего солнца, а на его лицо падает тень. – Ага. Подожди секунду.
– Что еще? – повторяю я, как испорченная, надтреснутая пластинка, которая с каждым мгновением ожидания трескается все сильнее.
Феникс трясет головой:
– Много всего. Алекса говорит, что по пути в кабинет твоего отца они с Хоуп услышали ссору… хотели переждать в коридоре, но обстановка только накалялась. Какая-то женщина обвиняла твоего отца в том, что у них нет записи с твоих линз. – Феникс хмурит брови, пытаясь сосредоточиться. – А потом она заявила, что яхта сбилась с курса.
Нет!
Плохие новости. Как наивны мы оказались! Почему мы надеялись на то, что Ава упустит столь важный момент!
Мы так старались ничем себя не выдать, но все разрушила одна-единственная ошибка.
– И что теперь? Она отправится за нами в погоню?
Феникс молча отводит взгляд и сглатывает.
– Я не тяну время, она просто спросила… Ладно, – он переключается на меня. – Иден, она… эта женщина выстрелила в твоего отца. Не знаю из-за чего и не могу сказать, насколько он пострадал. Алекса утверждает, что все произошло бесшумно. Когда ссора утихла, они с Хоуп заглянули в кабинет и обнаружили твоего отца в луже крови.
Я моргаю.
На глаза Феникса наворачиваются слезы. У меня их нет.
А должны быть.
– Алекса не уверена, что именно задумала та женщина. Она стояла к ним спиной и что-то говорила в микрофон, который они сейчас используют.
Я не разбираю его слов: они сливаются в гул, но он – ничто по сравнению с гудением в моей голове. В ней будто грохочет товарный состав, верещит перепуганный домашний скот, бушует катастрофический торнадо. Шум оглушает меня, и моя голова вдруг становится черной дырой, вакуумом, вместившим в себя все, кроме положенной ему пустоты.
Феникс касается моего запястья. Без теплоты, свойственной Лонану, однако я постепенно прихожу в себя.
– Твой отец еще не умер, Иден. Хоуп кого-то нашла, и его забрали в медблок.
«Еще не умер».
Он не мертвый – и никогда таковым не был.
– И насчет той женщины тоже не беспокойся, – продолжает Феникс. – У Алексы сдали нервы, когда она увидела, что случилось с твоим папой.
– Ава… она жива?
– Думаю, два дротика, попавших в цель, приводят к смерти. Хотя Алекса хотела ее вырубить.
Вспоминаю, с какой готовностью папа выхватил трубку, когда меня привел Грей. Наверное, он заранее разложил дротики по кабинету, чтобы в случае чего легко было до них дотянуться. А у Авы в крови наверняка еще оставался яд от первого дротика. Ничего не поделаешь.
– Вскоре после того, как твоего отца забрали, женщина перестала дышать. Алекса в истерике.
