Книга Не исчезай - Женя Крейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все было как всегда. И день кончался… Все было как всегда. Элис сидела, подперев щеку кулачком, Кэрен, откинувшись на стуле, заведя глаза к потолку.
Подростка звали Реймонд Фитцджеральд. Он порезал руку, когда пилил дрова на фермерском дворе у себя дома. Фросты хорошо знали его семью. Реймонду было шестнадцать лет. Он умер от шока или от потери крови – сердце остановилось.
На горизонте, окружив семейную ферму, тянулись, гряда за грядой, горные склоны, поросшие лесом. Дети мечтают, особенно шестнадцатилетние подростки. Может, он отвлекся, замечтался. Что за теми горами? Марджори, младшая дочь Фростов – навсегда дитя для родителей, – мечтательная, слабая, болезненная, любимая, чье здоровье так беспокоило отца и мать. Она умерла молодой, преждевременно, в родах. Марджори говорила, что за теми вершинами, за теми склонами можно найти лишь потери. Всю жизнь с момента расставания с домом, где ей было так хорошо – родители свили уютное семейное гнездо, спрятались от мира, и дети росли словно в коконе, – у нее в душе жила тоска по дому, по семье, по родной их, фростовской ферме.
Судя по всему, профессор объяснил школьникам, что стихотворение написано по воспоминаниям о действительном событии, которое, согласно многим источникам, произошло в апреле 1915 года с сыном соседа и друга Фроста.
Профессор наверняка говорил о трагичности, прозаичности жизни. О погибшем подростке. О том, что от сильнейшего кровотечения у юноши произошла остановка сердца.
Что поведал профессор? Что разъяснил? Или слова его были уже ни к чему? Может, подал материал сухо, сжато; сказал этим, явно не заслуживающим ни его времени, ни внимания ученикам, что само название стихотворения – цитата из Шекспира; история, рассказанная скупым фростовским языком, проводит параллели с монологом Макбета, узнавшем о смерти жены.
Эх! Как все же далек перевод от оригинала. Фроста можно обвинять в холодности, но языком он владел волшебно.
And from there those that… И оттуда те, которые…
To-morrow, and to-morrow, and to-morrow[80]… Завтра, завтра, завтра…
Слабость
Лучше бы этих детей отправили рубить дрова, целее были бы.
«Out, out, brief candle». Прочь, дотлевай, огарок! Возможно, именно об этом и думала Элис: «Жизнь – пламя на ветру, свечи колеблющееся пламя». Шекспира они, конечно, изучали, было дело, и среди прочего «Ромео и Джульетту». Между параллелями и меридианами поэзии, между Фростом и Шекспиром – пропасть. Но все откладывается в древнюю культурную копилку. Элис, завороженная словами, казалось, уплывала в иное пространство.
Но почему Элис? Или дети ранимы? И почему девочка Элис оказалась более ранима, чем девочка Кэрен?
Люба узнает об этой предыстории намного позже, попытавшись понять или домыслить то, что произошло с ней самой. Запишет, додумает. Вплетая события собственной жизни, свои чувства и мысли – в чужую. Ставшую болезненно близкой.
Заметки украдкой
Накануне выпал снег. К нам спешит зима, но пора еще не настала, зима медлит – приоткроет дверь, пахнет на нас холодом и уйдет. Но ненадолго. Еще октябрь, еще есть время радоваться солнцу, собирать листья в охапки, жечь их в алюминиевой бочке, вывозить пепел на окраину города, наслаждаться осенью. Да, на дворе все еще осень. Зима придет, но не сейчас, не завтра. И бесконечный дождь, струящийся за окном, пригибающий ветви к земле, хлещущий по крыше, теребящий траву, барабанящий в дверь, – этот дождь всего лишь вестник поздней осени, что уже на пороге. Зима? Зима подождет. Только этот снег, что выпал к ночи, затем смешавшись с дождем, напоенный дождем, лег на крышу, на крыльцо, осел на деревья мокрыми, рыхлыми хлопьями. Что это? Деревья согнулись под тяжестью ледяной каши сочащейся влагой, опустили ветви, преклонили вершины, ждут спасения – то ли снег растает, то ли придет человек, стряхнет снежные хлопья с деревьев. Деревьям не до смеха. У самого края дороги лежит огромная ветвь, упавшая, измученная ветром, излохмаченная, сломавшаяся под непомерной снежной тяжестью. Просели под снегом провода. Дороги пустынны. Хороший хозяин собаку из дому не выгонит, местная живность затаилась, спряталась в норы, ушла в самую глубину леса, подальше от ветра, укрываясь от снега. Белок не видно, затихли полевые мыши, затаились, забравшись к людям в дома, на чердаки и в подвалы. Утром видишь, что у самой дороги лежат обрушившиеся деревья. Ветви, перекинутые через забор; ствол, расщепленный словно бы посредине огромной рукой великана, – с хрустом переломленное крепкое, молодое дерево. Остался стоять лишь этот ощетинившийся в небо обломок ствола; крона его лежит у подножия того, что еще вчера было живым, гибким, сильным деревом, – поверженная, сраженная ветром, снегом. Почему старый дуб у нашего дома стоит, не задетый ветрами? Почему, раскинув мощные ветви, он продолжает упорно возвышаться над крышей? Не потому ли, что корни крепки, ветви раскинулись во все стороны, раздавшись, утвердившись, сумев расположиться со всей устойчивостью, мощью в этом пространстве?
Есть теория противостояния стрессу, теория о способности отдельного человека и целой системы противостоять ошибкам, разрушению, когда жизненные ситуации проверяют человека (или систему) на прочность. Почему один индивидуум переживает трагедию, продолжает жить, обретая вновь способность восстанавливать силы, другой же надламывается, падает или начинает отстреливать окружающих? Почему веками существуют народы, перенесшие непереносимое, невыносимое? Почему продолжают существовать? Что заставляет их двигаться вперед? Жить?
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Не исчезай - Женя Крейн», после закрытия браузера.
