Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Уилсон страстно и глубоко профессионально коллекционировал предметы искусства и ничего так не любил, как охоту и погоню за вожделенной картиной или рисунком, наслаждаясь и самим сокровищем, и процессом его приобретения. «Не бывает коллекционеров, лишенных алчности, – говорил Уилсон. – Кому не свойственна алчность, тот не сумеет оценить искусство. Полагаю, если бы алчность по мановению волшебства исчезла из нашего мира, искусству пришел бы конец. Редко кто умеет ценить его, но при этом не хочет им обладать». Такой образ мыслей он воспитывал и в собственных протеже: «Мне не нужен служащий, который ничего не собирает. Я не верю, что из него что-нибудь получится, если он не будет коллекционировать». В эту эпоху любой служащий «Сотби» со складом ума, присущим коллекционеру, неизбежно процветал. Предприимчивость поощрялась сверху.
Большинство собратьев по ремеслу считали Уилсона превосходным аукционистом. Его стилю была свойственна изящная небрежность, тотчас же располагавшая к нему окружающих. «На аукционе каждый раз оказывается множество знакомых, – пояснял Уилсон, – это все равно что прийти на свадьбу к другу». Джефри Эгню провозгласил: «Он был лучшим аукционистом, какого мне приходилось видеть, ведь он всегда давал вам понять, что он на вашей стороне». Как многие из лучших аукционистов, он телепатически ощущал желания участника аукциона: «По одному повороту головы или сосредоточенному выражению лица аукционист узнает того, кто хочет предложить свою цену, он словно говорит аукционисту: „Посмотрите на меня!“ – и тот обращается к нему». Однажды Уилсону пришлось продавать произведение современного художника Мандзони «МеМа гї’аггізіа», консервированные в жестяной банке экскременты автора. В конце торгов Уилсон сказал: «Благодарю вас» – и демонстративно отер нос платком, будто желая прогнать зловоние.
Уилсон был первым аукционистом, кто стал использовать весь арсенал арт-дилерских уловок, мастерских обманных ходов. Более того, его называли «великим арт-дилером, ведущим торги с трибуны». Аукцион Уилсона был кульминационным пунктом гигантских, длящихся целыми неделями приготовлений, во время которых он подыскивал под пару каждому клиенту соответствующий лот. Барбара Хаттон была не единственным богатым коллекционером, которого Уилсон своим обаянием заранее соблазнил заявлять высокие цены. Частью той же стратегии было выдвинутое «Сотби» предложение публиковать предпродажные оценки в каталогах. Делалось это для того, чтобы частным покупателям проще и легче было приобретать предметы на аукционах (в XXI в. подобная практика именуется «улучшением клиентского опыта»). Ничем подобным «Кристи» себя не утруждал: он придерживался более традиционных взглядов, что если уж приложил некоторые усилия, чтобы заполучить лоты, то и хватит, дальше все пойдет своим чередом, дальше они уж как-нибудь сами продадутся. Профессиональное сообщество, по большей части их как раз и покупавшее, как-нибудь само разберется, насколько они ценны.
Отношения с арт-дилерами у Уилсона сложились двойственные. С одной стороны, его самого можно было воспринимать как арт-дилера, а его ближайшими друзьями были такие прекрасно образованные, наделенные глубокими познаниями дилеры, как Джон и Путцель Хант. С другой стороны, он тайно разработал и осуществлял подрывной план, предусматривающий лишение арт-дилеров прежнего могущества в пользу аукционных домов, которые отныне могли переманить их клиентов. Иногда он проявлял невероятную доброту к представителям «враждебного лагеря» и делал все, чтобы им помочь: в частности, так было с Джузеппе Ашкенази, сегодня ведущим дилером в сфере китайского искусства, но в ту пору никому не известным новичком; Уилсон предоставил в его распоряжение всю гигантскую PR-машину «Сотби», чтобы тот смог прорекламировать одну из своих первых выставок. Он уважал и разделял интересы тех, кто благодаря собственному хитроумию и изобретательности продает произведения искусства. На ум приходит слово «масонство», и, судя по всему, Уилсон действительно был масоном: он принадлежал к ложе «Бенвенуто Челлини», члены которой регулярно устраивали собрания в старинном клубе «Девоншир» в конце Сент-Джеймс-стрит и включали в себя многих известных деятелей арт-рынка: Гарольда Леджера, братьев Рубин, Нортонов из ювелирного дома Соломона Дж. Филлипса, Денниса Вандеркара и Брайана Кётсера. Собратья по ремеслу относились к Уилсону достаточно двойственно, не все были убеждены, что ему стоит безоговорочно доверять. Зато никто не сомневался, что «Сотби» под руководством Уилсона, хотя и вел жесткую конкуренцию за каждого клиента, вдохнул в арт-рынок новую жизнь и в конце концов принес пользу всем.
Издавна шутили, что, когда умирает крупный коллекционер, Питер Чанс из «Кристи» идет на похороны, а Питер Уилсон из «Сотби» – в дом покойного. Эта юмористическая характеристика свидетельствует, что Уилсон превосходил коллег проницательностью и жестокостью. Избранная им выигрышная стратегия «ловли в сети» великих произведений искусства для продажи на «Сотби», а значит, и для успеха аукционного дома требовала неповторимого сочетания разных качеств: ему приходилось одновременно очаровывать и запугивать клиентов. Уилсон умел проявлять упорство и добиваться заключения сделки: он не уходил из дома клиента, пока не были подписаны документы. Сначала он обеспечивал передачу картин или рисунков в руки «Сотби», клятвенно обещая головокружительно высокую оплату, а потом, ближе к торгам, безжалостно опускал нижние отправные цены. По словам Мишеля Штрауса, покупая предметы искусства у американцев, он применял иную тактику, а именно часто выходил из себя. «Неужели вы не понимаете, что если мы не продадим эту вещь на аукционе сейчас, то она просто канет в Лету и все о ней забудут?» – в гневе грозил он несчастному владельцу сокровища, которое, по его мнению, должно было побить на аукционе все ценовые рекорды, как он уже неоднократно убеждал испуганного его обладателя. Американцы предыдущего поколения, по-видимому, были особенно уязвимы для патрицианской надменности и типично английского аристократического снобизма, который при случае умел демонстрировать Уилсон. Сначала, употребив все свое обаяние, он соблазнял их заключить сделку, а потом, обрушив на них всю свою ярость, преодолевал их сопротивление и навязывал им свою волю. Он словно давал им понять, что терпеть унижения от столь великолепного образца европейской утонченности – почти награда.
Если Уилсон в чем-то и пытался убедить художественный мир, то в том, что искусство будет постепенно расти в цене. В 1966 г. в телепрограмме «Деньги» на Би-Би-Си он заявил: «Произведения искусства зарекомендовали себя лучшим вложением капитала, более надежным, чем большинство акций и ценных бумаг, выпускавшихся в последние тридцать лет. Полагаю, этот тренд усиливается из-за растущей неуверенности в завтрашнем дне». Однако, для того чтобы убедить нерешительных и колеблющихся в чудесном коммерческом потенциале произведений искусства, требовалось что-то еще более прочное и конкретное. И тут Уилсона осенило: а что, если предложить публике что-то наподобие индекса цен акций на Лондонской фондовой бирже, только применительно к произведениям искусства? Во время ланча он поделился своим замыслом с редактором финансово-экономического отдела газеты «Таймс». Ланч редактору понравился, и на свет появился индекс цен предметов искусства, выставляемых на торги на «Сотби», который отныне стал регулярно публиковаться в «Таймс».
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
