Старше всех был майор Кишке, бывший владелец небольшого поместья в Восточной Пруссии. Я думал, что ему было от 60 до 70 лет, таким старым он мне казался. Потом там было еще несколько господ из Пенемюнде, экспериментальной ракетной базы. Они не смогли вовремя спастись до прихода туда русских. Еще один «старик», майор по фамилии Хинц, дослужился до своего звания из унтер-офицеров и в Пенемюнде заведовал каким-то складом.
Самым знаменитым среди находившихся в лагере офицеров был обер-лейтенант Юргенс, летчик-истребитель, о котором говорили, что он одержал 88 побед. Был еще один уроженец Восточной Пруссии по фамилии Вибернет. У него были повреждены нервы обеих рук, но все-таки он мог работать.
В лагере сложилась своя иерархия. Во главе стояли два бывших офицера, которые пробыли в плену несколько лет и входили в состав Национального комитета «Свободная Германия». Национальный комитет был создан русскими, и его деятельность направлялась ими. Он состоял в основном из коммунистических эмигрантов, таких как писатель Эрик Вайнерт, а также нескольких известных офицеров. Эта организация получила известность после Сталинградской катастрофы, особенно благодаря имени вошедшего в нее генерала фон Зейдлица. Руководители комитета заявляли, что они выступают против фашизма и гитлеровской диктатуры с целью будущего политического переустройства Германии. В нашем лагере имелась группа под наименованием «Антифа», которая занималась антифашистской деятельностью, в которой, если здраво рассуждать, не было ничего такого, против чего можно было бы возразить. Ее руководители, с которыми я вступил в контакт, были здравомыслящими и порядочными людьми, и по своей молодой наивности я не догадывался и не понимал, что на самом деле это была коммунистическая ячейка. Упомянутые мною два офицера носили фамилии Кубарт и Глесс. Кубарт являлся старостой лагеря, а Вилли Глесс отвечал за политическое воспитание.
Среди должностных лиц из числа военнопленных были три австрийца: коммунист Алоиз Штрохмайер из Штирии, Карл Коллер из Эйзенштадта, сын социал-демократического депутата парламента, и лагерный писарь Оскар Штокхаммер, бывший унтер-офицер, ставший после войны полицейским чиновником в Зальцбурге. Штокхаммер не был коммунистом. У него был несчастливый брак, но он был истинным католиком. До самой смерти он не мог заставить себя развестись с женой, которую не любил и которая была значительно старше его.
Я подружился с Оскаром, который был старше меня на 10–15 лет. Именно с его помощью я стал работать в лагерной библиотеке, что явилось для меня настоящей удачей. У меня всегда было чем заняться. В лагере было много немецких книг, и еще больше приносилось туда работавшими за его пределами бригадами. Был издан приказ, согласно которому эти книги должны были проверяться, чтобы изъять не только национал-социалистскую литературу, но и все другие печатные материалы, которые не соответствовали антифашистской идеологии. Распознать национал-социалистскую литературу было нетрудно. Но я очень сомневаюсь, что моя работа отвечала цензурным требованиям в тех случаях, когда речь шла о произведениях классиков, так как не мог судить о приемлемости той или иной книги с точки зрения «классовой борьбы»!
Вступив таким образом через Оскара в контакт с активистами «Антифы», я почувствовал себя внутренне связанным с ними и стал принимать участие в воспитательных и образовательных мероприятиях, организованных этой группой.
Апрель 1946 — июль 1947 г.:
пленник русских
В то время слово «мировоззрение» для меня, в сущности, ничего не означало. Энциклопедический словарь Мейера, 1975 г. изд., т. 25, стр.184, дает ему следующее определение: «Сформулированный научным или философским образом, т. е. представленный в виде философской системы, цельный взгляд на мир и человечество, направленный по своей сути на действие». Раньше, когда шел разговор о национал-социалистском «мировоззрении», я связывал это понятие с такими выражениями, как «Кровь и почва», «право — это то, что полезно народу» и «Ты ничто, твой народ — это все».
Мое пребывание в рядах организации Гитлерюгенд никогда не было связано с идеологическим воспитанием, потому что родители не позволяли мне ездить в летние лагеря. Все, что я вынес оттуда, было в лучшем случае определенной формой допризывной военной подготовки, не связанной ни с какой идеологией. То, что национал-социализм, как утверждалось, принес с собой новую эпоху в мировой истории, или что «народное сообщество» являлось важной философской концепцией, было мне непонятно, и я в это не верил.
Мое существование определялось, с одной стороны, христианской верой и присущим среднему классу традиционным образом жизни, а с другой — непреодолимой силой начавшейся войны. В то же время было и смутное ощущение, что идеология того времени была как-то связана с появлением большого количества безнравственных личностей. Во всяком случае, это оберегло меня от более тесного соприкосновения с ней. Книгу Гитлера «Майн кампф» я не читал никогда.
В лагере бее было иначе. Мое сознание было неопределенным. Мой неподготовленный разум был открыт для всего, что вливалось в него под научной оболочкой марксизма. Марксизм, учение Карла Макса и Фридриха Энгельса, представляет собой «теоретическое истолкование исторического развития и законов, лежащих в основе капиталистических средств производства». Доктрина «диалектического и исторического материализма способствовала борьбе за освобождение рабочего класса». Основное положение марксизма заключается в том, что единственным настоящим миром является материальный мир, а поведение человека, его мышление и воля могут быть поняты только в контексте материального производства. Согласно этому учению, «сознание это не что иное, как преобразованная форма материи». Природа объясняется как система, основанная на своей материальности, которая развивается из низших форм материи, то есть из мертвой материи через живую материю вплоть до материи, способной к сознанию. Переход от одного этапа к следующему осуществляется «количественными скачками», поэтому материализм не сводит высшие формы бытия к низшим, но признает количественные различия… Диалектико-материалистическая теория исторического развития служила, прежде всего, идеологическим обоснованием тезиса о ведущей роли рабочего класса в общественной жизни» (см. Энциклопедический словарь Мейера, т. 15, стр. 693).
Все достаточно просто. Положения о базисе и надстройке, о развитии, о теории и практике, об идеологии и ее воздействии на философию, мораль и науку, а также на искусство и религию — все это было для меня совершенно новым и производило большое впечатление. Мой разум не был вооружен для того, чтобы выдвинуть какие-либо возражения против того, что в меня вколачивалось. Это была просто новая территория, по которой меня вели.
Но конечно, это вовсе не означало, что мои мысли днем и ночью были заняты этими новыми идеями. Наше существование было слишком тяжелым для этого. Суровая реальность, с которой мы столкнулись в лагере для военнопленных, слишком сильно расходилась с выдвигавшейся теорией. Однажды было объявлено, что Штрохмайер будет читать лекцию, которая называлась «Что делать?». Это напоминало одну из работ Ленина, носившую такое же название. Даже коммунисты, для которых это было родным и понятным, должны были невольно улыбнуться перед таким вопросом, на который был только один ответ: «Ехать домой!» Но внушающему воздействию лозунгов подвергались все, и это затронуло многих, в том числе и меня. Один из таких лозунгов провозглашал: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Но был еще и другой: «Идея становится материальной силой, когда она охватывает массы». Ленинский лозунг: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» висел, как призыв, не только над лагерем, но и постоянно присутствовал на всех мероприятиях «Антифы».
