Итак, “суммированные замечания”. Что именно Управление хочет от автора? Да сущие пустяки: 1. Чтобы пьеса ни с чего не начиналась. 2. Чтобы пьеса ничем не заканчивалась. Другими словами, никакой пьесы от автора не требуется.
Елена Леонидовна, дорогая! Выпустите из этого письма ругательства и хотя бы по телефону прочтите его Закшеверу. А лучше Родионову. Кстати, Вы не пишете, какую позицию занимает он. Нетрудно, конечно, об этом догадаться, но вдруг он хоть немного придержит на этот раз своих молодчиков. Скверно. Если так обстоит с этой пьесой, что же тогда “Анекдоты” и “Охота”? Анохин голоса не подает, видать, смирился. Здесь, в Иркутске, у меня вылетела из плана книжка, в “Театре” без Лита пьесу не печатают, из ВУАПа пошли сущие копейки. “Расцвет упадка”. К тому же на улице ни зима, ни весна — черт знает что, погода каждый день меняется. Мать болеет. Сижу дома, вожусь с дитем, обрастаю серым мхом добродетели. Немного сочиняю Гончарову, но настроение нерабочее.
То, что театр от меня не отступается и полон, как Вы пишете, решимости, — в этом сейчас единственная надежда. Не выйдет пьеса сейчас — не выйдет долго, а в этом случае в ближайшее время меня ожидает служба, контора и никаких сочинений.
Теперь, я думаю, театру надо пробовать Афанасьева, вероятно, его надо было ждать, а отдавать пьесу в Управление было, получается, ошибкой.
Елена Леонидовна! Если появится свободная минутка, распорядитесь, пожалуйста, “Анекдотами”. Покажите их в Сатире или в “Современнике”. Если возможно, то лучше там и там — поочередно…
Иногда думаю: не будь Вас в Москве, я быт бы там круглый сирота.
Вы там сильно не расстраивайтесь и не берите всё на себя. Пусть Комиссаржевский, Белоозеров и Косюков больше упираются.
Что Гена Косюков? Как он настроен? Передайте ему большой привет. Комиссаржевскому засвидетельствуйте почтение. Владимиру Ивановичу — тоже. Гончарову при случае передайте, что подотчетный ему автор сильно замордован, но вовсе еще не пал духом и гнет потихоньку свою линию. К новому сезону пьесу ему представлю. Называться она будет “Валентина”… Ваш Вампилов».
Неутомимая Елена Леонидовна продолжала действовать. Она сразу ответила Вампилову: «Читала выдержки (из письма) Валентину и Комиссаржевскому. Андрею Александровичу[41] по телефону читала, что относится к нему. Он ждет пьесу. Очень волнуется, что так получилось с “Анекдотами” и “Сыном”. Считает, что выходить надо с большой пьесой через паузу.
Мы с Валентином Ивановичем обдумываем сейчас план нового “захода” на Управление».
* * *
Но время проходило, а глухая стена вокруг пьес драматурга из Сибири не исчезала. В мае 1969 года Александр изливает Якушкиной свою горечь: «Письма Вашего нет, значит, ничего нового, хорошего нет. Написали бы о плохом. Все-таки. А то — ничего. Похоже на похороны. Знаю, Вам недосуг, но всё же, всё же…
Мне прислал письмо Пермский ТЮЗ, просят пьесу. Будьте так добры, отправьте им один экземпляр…
Если “Старший сын” не пойдет сейчас хоть где-нибудь, хоть в Перми, хоть у черта на куличках, мне придется в ближайшее время и самым решительным образом отказаться от сочинения пьес. Я не жалуюсь, я остервенел и просто-напросто брошу все это к чертовой матери! Вы только подумайте: хотел я 75 процентов за “Сына” получить через Иркутский театр, читал им пьесу, они слушали, единогласно приняли, распределили роли — и вот же! Всё стоит на месте, актеры выживают из театра главного режиссера… и моя пьеса становится жертвой этих интриг. Это вот на что похоже: шайка головорезов (актеры) с матерым рецидивистом, с вором в законе (режиссером) во главе проигрывают в карты несчастного прохожего (автора). А дальше? Если автор случайно останется жив, за углом его ждет местный Закшевер (и тут есть управление — честь по чести). А дальше еще и еще. Скажите, ради бога, при чем здесь искусство, какая работа?..
А специалисты (я говорю о Вашем дорогом и любимом режиссере) тем временем разгуливают в белых перчатках и ждут пьес, в которых будут обнаружены их собственные добродетели.
Да ладно, ладно. Никто не заставляет меня писать пьесы, и, слава богу, не поздно еще на это дело плюнуть. Есть у меня такая возможность.
Елена Леонидовна! Я прошу Вас, напишите мне насчет Вашего театра точно и ясно, чтоб я не надеялся, — шутки шутками, но надо ведь как-то жить дальше… Так напишите же мне! И не забудьте про Пермь!»
Последующие весточки от Елены Леонидовны во многом объясняют весь драматизм вампиловской судьбы, похожей на ежедневный путь сквозь тернии. В письмах Якушкиной указано немало фамилий, и мы сохраняем их не для того, конечно, чтобы обвинять задним числом названных людей, а для того, чтобы в каждом свидетельстве сохранялась неукоснительная правда.
«Дорогой Саша! Сегодня получила твое письмо. Очень, очень огорчилась. Да, ты прав.
Я не писала тебе… потому что не могу тебя порадовать хорошими новостями…
Я свой Ермоловский театр… отнюдь не защищаю, но мы действительно связаны по рукам и ногам тем, что Закшевер произвел такой шум вокруг “Сына”. Я не теряю надежду, но ведь это дело далекого будущего, т. к. не забывай о 100-летии со всей тематикой и направлением репертуарной политики 1970 года[42]. Я лично считаю, что “Старший сын” мог бы быть поставлен в 1970 году как пьеса добрая и человечная. Но я ведь только завлит, а не главный редактор Министерства культуры, и мое мнение остается моим личным мнением.
Я говорила сегодня с Дубровским[43] и с Гончаровым о тебе. Оба они ждут твою пьесу, и… всё. Что они еще могут сделать?
Говорила с Александром Петровичем Левинским, директором (театра) Сатиры, об “Анекдотах”, договорились, что он прочтет. Но я думаю, что даже если им понравится, то они не поставят их скоро. Дай бог, чтобы я ошиблась, но боюсь, что время для всех одно…
Сегодня и завтра уезжает мой театр на гастроли в Киев. Значит, я освобождаюсь… от многой суеты. Тогда я схожу к Анурову[44] с твоей пьесой (“Старший сын”) и вообще с ним посоветуюсь о тебе. Только что вернулся из Парижа Розов, я хочу с ним тоже поговорить о тебе…
…Я понимаю твое состояние, Саша! Я знаю, что легко давать советы и “чужую беду”… и т. д., но я думаю, вернее — верю, что надо сцепить зубы и еще потерпеть, обождать… Иначе просто невозможно жить. Ты очень талантливый драматург, родился драматургом и должен быть реализован и будешь, конечно, реализован. Весь вопрос — когда?
Может быть, без “станции Ук”[45] ты можешь взять работу в журнале или даже газете, чтобы переждать это тяжелое время».
