У памяти моей дурное свойство, — Я помню то, что лучше позабыть… Хочу прогнать больное беспокойство, Но не могу себя переломить. Чтобы ничего не выдумывать об оставшихся в живых героях военной контрразведки Юго-Западного фронта, сошлюсь на слова моего коллеги Юрия Смирнова из небольшой главки «Спустя много лет…» его хорошо известной книги о тех огненных днях.
«… Из Сенчи в Лучки на машине минут десять езды.
Но трое приехавших сюда на новеньком зеленом вездеходе оставили машину, решив пройтись пешком по дороге, на которую не ступали более тридцати лет. Полковники в отставке Плетнев, Стышко и Грачев с волнением шли по местам былых боев.
Сенча разрослась, целохонький мост сереет через Сулу. А вот млына не стало.
Плетнев задумчиво стоял у края распаханного поля, смотрел в противоположную от села сторону.
Грачев пошутил:
— Опасался я, Дмитрий Дмитриевич, как бы ты опять здесь в атаку не бросился.
— Ребят вспомнил… Вон от того края леса шли танки. Тут погибали наши побратимы…
— А я Михеева вижу как сейчас, — с болью вспомнил Василий Макарович Стышко. — Стою и думаю: встать бы сейчас всем погибшим. О чем бы они спросили нас прежде всего?
Грачев ответил:
— Думаю, не спросили бы, а сказали прежде всего: видим, победили, и жить вам чертовски хорошо, спасибо, что не забыли нас, пришли навестить.
— Никто из них не забыт, — подтвердил Плетнев. — На днях письмо получил от Михаила Пригоды, я рассказывал ему, что собираемся на места боев, так вот Михаил Степанович просил поклониться землице родной и павшим. — Дмитрий Дмитриевич низко поклонился.
— Он в Донецке, генерал-лейтенант Пригода? — уточнил Грачев.
— Да, недавно в отставку ушел. Вторым орденом Трудового Красного Знамени его наградили.
Василия Макаровича восхитила новость, он припомнил:
— У него и боевых, кажется, четыре Красного Знамени.
— Пять, — уточнил Дмитрий Дмитриевич. — Бесстрашный мужик. Я видел его в бою. Между прочим, когда я приехал к нему первый раз подо Львов, вижу, как-то настороженно приглядывался он ко мне: мол, как-то поведешь себя, товарищ, под пулями…
— Нашел к кому приглядываться, — польстил Плетневу Грачев.
— Он же не знал меня. А потом ободрил: «Ты ничего, без оглядки на передовой. Молодец».
— Здоровый, всех нас переслужил, — вставил Стышко.
— Ему где-то уже под семьдесят, — прикинул Грачев. — Столько же и Михееву сейчас было бы.
— Рано ушел, — горестно вздохнул Дмитрий Дмитриевич и пошел по тропе, говоря: — Полгода всего служил под его началом в Киеве, два месяца воевал, а до старости не забыл своего комиссара.
Встретили пожилого дядьку, разговорились.
— Как не помнить тот сентябрь, — оживился старик. — Начальником почты я состоял. К нам в сени занесло снаряд.
Стены в щепки, ведра на воздух. Наши все на мост рвались через реку.
За Сенчей вдоль берега густо разрослись деревья; дорога не петляла — не стало топких мест. Трое шли неторопливо и легко, вспоминали пережитое.
— А мне Лойко с Мишуткой припомнились, — вдруг произнес Стешко. — Как брательники были, старшой и малый…
— Расстреляли Алексея Кузьмича, проходило в сводке, — отозвался Грачев. — А Мишу Глухова, представьте, встретил под Ростовом, когда бились за него в сорок втором… Уходил радистом с опергуппой в тыл врага. Жив ли?