В костюмах мы еще не репетировали (как сказала Памелла, их нужно беречь), но на последней репетиции будем в них, а также на двух генеральных в Лос-Анджелесе и на одной в Токио.
На репетицию в Нью-Йорке мы не попадаем, а ведь там репетируют практически все. Режиссер постановки руководит процессом по скайпу, и скорее всего, живьем мы увидим его только в Токио…
* * *
…Шум толпы был невероятным. Меня трясло и, кажется, пробрало на понос. Парни весело шептались рядом, а я смотрел в щелку кулис, пытаясь сосчитать количество рядов на стадионе «QVC Marine Field» в Токио. На меня уже повесили всю аппаратуру, и выступление должно было начаться не позже чем через десять минут. Вот он, режиссер постановки, Уильям Шолберт, высокий седовласый мужичок с лицом наивного ребенка. Он протянул мне руку, я поздоровался, и он потянул меня за собой. Мы поднялись по лесам, одна лестница, вторая, третья, восьмая.
– Все о,кей, сынок? – спросил он.
– Да, – ответил я. – Все хорошо.
– Ты уже там был, репетиция прошла просто отлично. Не испугайся фейверков и слушай меня внимательно в своем ухе. Весь мир смотрит на тебя. И у тебя все получится, верь мне.
Я очень хотел верить его словам. Каждый из пяти концертов будет транслироваться на сайте радиостанции в прямом эфире, а потом выйдет в записи – нарезанный из кусков из разных городов. Хорошо, что об этом нам сказали в самолете «Лос-Анджелес – Токио». Если бы мы знали о съемках и прямой трансляции раньше, то с ума бы сошли.
Работники сцены помогли мне забраться в куб и закрепить пояс безопасности. Я ни на ком не мог сосредоточить свой взгляд, меня трясло. Это мое первое выступление в жизни.
Глухой стук – крышка над головой закрылась. Открыть ее можно только снаружи. Слава богу, клаустрофобия – не мое.
– Минута до начала, – услышал я голос Уильяма у себя в ухе, отчетливо, успокаивающе. – Джейсон, ты в порядке?
– Все ок, не переживайте, – бодро ответил я.
А в голове крутилась только одна мысль: как незаметно блевануть? Если бы мы репетировали этот спуск несколько раз, то, может быть, я бы не чувствовал себя так. Но на репетициях я просто выходил, а на генеральной меня спустили один раз, но в зале было светло, и в глаза мне не били софиты. Все не так было. Сейчас я не контролирую ничего – ни момент, когда все начнется, ни момент, когда меня впервые увидят зрители, которых на стадионе было около двухсот тысяч. А тех, кто смотрит прямую трансляцию, – миллионы.
Я услышал раскаты грома, предвещающие начало шоу и громкие возгласы радийщиков, объявляющих мой выход на японском языке. Я разобрал только имя. Ведущие орали несвоим голосов, толпа взрывалась криками и аплодисментами. Я почувствовал, что теряю сознание. Под куполом вдруг стало жутко душно, я захотел приоткрыть крышечку… Но руки тряслись, как у алкоголика наутро. Жутко тошнило. Кабина пришла в движение, медленно поехав вниз, я услышал отдаленный сэмпл «Better Then Love». Господи, а как начинается эта песня?!
Мои ноги залило темно-синим светом, который поднимался все выше и выше.
Я услышал голос Уильяма:
– Песня начинается со слов «I wonder this could be love».
Точно.
Я заулыбался – все будет в порядке. Или нет? А дальше что петь? Что петь дальше, боже мой?! Меня охватила паника, я снова попытался приподнять крышку, растопырив ноги. Зрители кричали так громко, что я практически не слышал музыку. И с каждой секундой их крики становились все громче… Господи, да я же оглохну!
Свет скользнул по шее, и тут я понял, что меня уже увидел весь зал.
* * *
– Я даже не поняла, что произошло! – заорала Ника.
– Я сам в шоке! – кричал я в ответ.
Это действительно так было. В минуту, когда я осознал, что меня уже видят около двухсот тысяч человек (по утверждению Ники, она насчитала все двести двадцать тысяч), я чуть было не потерял сознание.
На видео было видно, как я медленно начал вращать тазом, прямо в камеру, от чего толпа завизжала еще больше. Музыка набрала обороты, и я приземлился на пол, Паша открыл купол, и я вылез оттуда с первым куплетом песни. Дерзко, ярко и совершенно без страха – вот как я скажу вам. Если не верите, посмотрите видео.
Японцы визжали, и я видел их – они были счастливы и подпевали как могли. Я подходил к краю сцены в свои тридцать процентов ситуативной активности и махал им всем, посылал воздушные поцелуи и стряхивал на них свой пот. Мне по-прежнему это даже противно смотреть, но на видео видно, что чувства в тот момент были явно другие.
После первой песни я сказал, что жутко боюсь и невероятно волнуюсь, а потом заорал: «К черту страхи, включайте музыку!!!» – и снова понеслось. Впечатление от моего первого в жизни выступления точно такие же, как от секса. Ты все чувствуешь, многое можешь контролировать, но как будто смотришь запись, как будто не ты под софитами, как будто не вокруг тебя горит огонь и взрываются петарды.
Ника утверждала, что она оглохла. Она стояла очень близко: между зрителями и самой сценой, в окружении охраны. Они с Брэдли не сводили глаз с меня, боясь, что я рухну без чувств, но я их впечатлил. Да я сам себя впечатлил, черт возьми. Каждый мой поворот сопровождался ободряющей улыбкой Паши, который, видимо, знал, как я боюсь.
На «Roberto» зал пел даже без моей просьбы. От счастья я расплакался и низко поклонился зрителям. Они орали как оглашенные. А когда вылетели Леди Гаги, и мы начали «Poker Face», неистовство просто перешло все границы. Я почти не слышал музыку, но слышал каждое слово Уильяма.
«Дальше от края».
«Подними глаза в камеру 43, левее, левее, стоп! Секунду улыбнись в нее, отлично!»
«Сейчас замри, крупный план».
«Подпрыгни еще раз, не успели снять во весь рост».
«Пошли поцелуй прямо в камеру 19, правее, правее, отлично. Молодец!»
Когда мы ушли со сцены после кавера, японцы не умолкали ни на минуту. За сценой я орал как ненормальный, разделся до трусов и визжал матом! А Габи быстро надевала на меня белый костюм и поправляла лицо. Меня хлопали по спине танцоры, обнимала Ника. Брэдли, кажется, рыдал на плече, а у меня в крови бурлил адреналин.
В конце концов я появился на экранах, и японцы снова завизжали. Начался речетатив, мы заняли свои позиции, и спустя ровно тридцать секунд платформа подо мной пришла в движение, я резко взмыл в воздух и благополучно приземлился на сцену. На экране это выглядело невероятно, а я помню, как испугался, когда не увидел перед собой ничего – меня ослепил свет софитов, от которых я отвык за время переодевания. Но мои закрытые глаза толпа восприняла как знак: все послушно зажмурились…
«Круги» пошли на ура, и мы ровно десять минут танцевали целым стадионом, а когда вышли на финальную черту, я готов был умереть от счастья.
В этот момент, уверен, я жил за троих, и эмоции у меня были – за маму, папу и Лизу…
