Итак, пора начинать вечерние прогулки. Но как предпочесть плаванию окружные дороги? Получится, что неизвестный в маске наносит удары как раз в те вечера, когда Эрик не плавает. Директорат мог бы принять это доказательство вкупе с другими косвенными уликами. Пусть все привыкнут к его вечерним прогулкам. Понятное дело, он всегда будет в шапочке.
И существовал, пожалуй, ещё один способ заставить их склониться к решению с поиском доказательств. Он мог повторить гадкую угрозу в отношении Силверхиелма. Еще раз наклониться к нему за завтраком и прошептать то, что он сам с удовольствием хотел бы забыть. При нынешней ситуации Силверхиелм ещё легче поверит в реальность сказанных слов.
На следующее утро, когда Эрику предстояло пройти мимо префекта, он стремительно наклонился и прошептал ему отвратительные слова прямо в ухо.
А вечером отправился на прогулку.
Погода стояла ясная, с полумесяцем и звёздами, заполнившими всё небо. Вдоль дороги кучковались небольшие группы гимназистов, кое-кто с девушками из столовой. Всё выглядело почти как обычно. Почти… Компашки, к примеру, распределились практически на равном расстоянии друг от друга. Следы на снегу уходили в лес. Страхуются на случай моего бегства, понял он. Выставили засады. Неужели думают, что всё получится так просто?
В первой группе он не увидел членов совета, но была пара четырёхклассников. Они долго провожали его взглядом, кто-то выругался.
В другой группе три члена совета сперва попытались укрыться за спинами остальных. Когда он поравнялся с этой компанией, троица бросилась наперерез. Его схватили за руки, попытались найти шапку с отверстиями. Обнаруженная оказалась целой.
«Ну вы закончили с обыском?» — усмехнулся он, бросив взгляд через плечо.
Тут же из леса выскочили и «засадники». Неужели они думали, что он обязательно побежит в лес?
Мягко, но решительно он освободился от их захватов.
«Сейчас я не отказывался от обыска, — констатировал он. — Значит, могу идти».
Они нерешительно посмотрели друг на друга.
«Или бежать, если захочу», — добавил он и повернулся. И продолжил свой путь, напряжённо прислушиваясь. Чтобы знать, надо ли отрываться от слежки.
Кто-то из них явно шел за ним. Но, судя по звуку шагов, только один человек. Легко освободиться и убежать, не нарушая параграфа тринадцать, он мог только от одного человека. Иначе нашлись бы свидетели.
«Подожди, — сказала она. — Не иди так быстро».
Он удивлённо повернулся. Линчеватели оставались еще в зоне видимости, расстояние до них не превышало тридцати метров. Но она, действительно, шла одна.
«Привет, — сказала она. — Я — Мария».
Она говорила с сильным финским акцентом.
«Что ты хочешь?» — поинтересовался он, не спуская взгляд с ищеек. Их стало больше — за счёт прятавшихся в лесу.
«К чему такая подозрительность? — сказала она на своём звонком финско-шведском. — Я только хотела поговорить с тобой. Это ты — Эрик?»
«Да, я».
Она спокойно подошла к нему и без колебаний взяла под руку.
«Пойдём, пройдёмся немного», — сказала Мария. Она была чуть ниже его ростом. И года на три-четыре старше.
Они подошли к следующей засаде. Там, видно, уже доперли, что Эрика только что успели обыскать. Возможно, в её присутствии они не решились повторить шмон. Так или иначе, Эрик и Мария смогли пройти мимо без помех.
«Я видела тебя как-то вечером, — сказала Мария. — Было потрясающее зрелище».
Он задумался. Снег скрипел под их ногами.
«Я не понимаю, что ты имеешь в виду», — сказал он таким тоном, как будто тема разговора совсем не вызывала у него интереса.
«Когда ты надавал этим чёртовым ублюдкам по морде».
Он слышал этот голос раньше. Вне всякого сомнения.
«Я знаю, — сказал он. — Однажды, когда они побили моего лучшего друга в квадрате, кто-то из вас, там наверху, крикнул „Чёртов Шлем из Дерьма“. Это ты?»
«Ну конечно, я», — сказала она.
Снег скрипел под их ногами. Они, очевидно, прошли мимо последней ударной группы.
«Ты гуляла здесь в тот вечер, когда члены совета получили трёпку?» — спросил он.
«Да, я видела всё. Ты настоящий герой».
«Почему ты думаешь, что это сделал я?»
Она выдержала паузу в несколько минут, опустив глаза на свои остроносые финские кожаные сапоги.
«У меня дома есть брат, который похож на тебя, — сказала она. — Он не мастер поговорить, но просто с ума сходит, когда видит какую-нибудь несправедливость. Его зовут Микко».
Потом они снова шли молча.
«Ты из Хельсинки?»
«Нет. Из Саволакса».
Саволакс. Это звучало красиво, но не сказало ему ничего.
«Ты собираешься разобраться с ними со всеми? Одного за другим?» — поинтересовалась она как-то очень естественно.
Это она крикнула Шлем из Дерьма в тот раз и закрыла окно. Невозможно, чтобы это было ловушкой, чтобы она сотрудничала с советом.
«Да, — сказал он. — Больше всего я хотел бы разобраться с ними со всеми. Поочередно».
«Ты похож на Микко, — сказала она немного спустя. — Когда я ездила домой в последний раз и рассказала о твоём друге, он заявил, что таких, как ваши члены совета, надо подвергать публичной порке. Вот белые финны были такими. Во время классовой борьбы, ты знаешь».
Он понял и одновременно не понял. Финская зимняя война? Белая сторона? Нет, но то, что Силверхиелму полагается публичная порка, звучало понятно и красиво.
«Нам пора вернуться, — сказал он. — Через двадцать минут звонок, и все младшие обязаны быть на месте».
Она всё ещё держала его под руку. Они шли молча, только снег скрипел под ногами.
Маленькая тропинка вела к зданию персонала. Посещение которого, как было известно, каралось самым строгим образом.
Он отчётливо видел её лицо. Оно было совсем рядом.
«Ты выйдешь завтра вечером?» — вдруг трепетно спросил он, оглядывая её остроносые кожаные сапоги.
«Да, — сказала она. — Конечно, выйду. В восемь часов на дороге к киоску».
А потом она повернулась и ушла, растаяла в темноте. Он ещё какое-то время слышал, как скрипит снег под её сапогами.
На второй вечер она поцеловала его. Он наклонился к ней, когда они забрались подальше от наблюдателей. Чтобы (как он, по крайней мере, сказал) вдохнуть запах ландыша. Этот запах, с которым еще долго ассоциировалось у него понятие красоты, преследовал его потом многие годы. Он понимал, конечно, что так пахнут дешевые духи. Но так уж оно запечатлелось в потаённых уголках его памяти. Именно запах стал причиной или извинением, когда он потянулся к ней губами, а она медленно подняла руки, провела нежными ладонями по его щекам, осторожно притянула его к себе и поцеловала.
