Представьте, что некто причинил вам вред,
Используя проклятия и ядовитые травы.
Помните о могуществе Постигающего Звуки Мира,
И зло ударит по тому, кто его сотворил.
Она и сейчас подслушивает меня. Но я не стану возмущаться, не доставлю ей такого удовольствия.
Когда я пишу эти строки, мои руки еще хранят его запах, волосы растрепаны, на теле остались отметины. Неистовство — какие слова начертало оно на моем теле, подобно священнослужителю, рисующему магические знаки на трупе? Я стараюсь прочесть их, но свет слишком тускл. Здесь, на запястье, слабая красная линия. Что она означает? На впадине бедра две отметины — следы того же страстного движения; о чем они говорят? Когда они исчезнут? Тогда же, когда исчезнет его запах, или позже? А может быть, они сохранятся до тех пор, пока в его взгляде не иссякнет мольба, с которой он обращался ко мне?
— Скажи, почему ты плачешь?
Я лежала на его постели и смотрела сквозь открытые окна в сад. Наступили зеленые сумерки. Ласточки летали низко. Пахло лавром. Все увядало, сходило на нет, исчезало на моих глазах. Сырой воздух переполнил мою грудь, я зарыдала; он нежно поглаживал меня по лицу, вытирая слезы.
— Не надо так горько плакать. Расскажи мне, в чем дело.
И я рассказал ему, что могла, о заговоре против Рейзея и угрозах Изуми.
— Почему именно тебя она обвиняет?
— Потому что она меня ненавидит.
— Для ненависти должны быть причины.
— У нее много причин ненавидеть меня, как и у меня — ненавидеть ее.
— Я не думал, что ты способна ненавидеть.
— О да, не нужно сходить с ума, чтобы ненавидеть.
— Кто говорит, что ты сумасшедшая?
— Разве ты не слышал? — Его простодушие удивило меня; мне бы не хотелось верить, что он был неискренен.
— Слышал, что ты сумасшедшая? Нет.
— А сам ты так не думаешь?
— Даже тех, кто не сошел с ума, ненависть заставляет совершать безумные поступки.
Я задрожала.
— Значит, ты думаешь, что я могла причинить вред Рейзею?
— Нет. Ты же не желаешь зла императрице. Ты никогда бы не стала мстить ей таким образом.
— Но я могла бы нанести вред Изуми.
— На этот вопрос ты должна ответить сама.
— Ты возненавидел бы меня, если бы я так поступила?
— Нет. Но мне отвратительно твое стремление к саморазрушению. Это не может принести ничего хорошего.
— Я готова на все, лишь бы не причинить вреда тебе, — сказала я и увидела, как его глаза наполнились слезами. И я стерла их с его лица, как он стер мои, и поцеловала его впалые щеки, лоб и губы. Я чувствовала, что он отдаляется от меня, его руки ощущали утрату, его глаза отражали мое отсутствие.
— Ты не можешь причинить мне вред.
— Нет, могу.
Что-то промелькнуло на его лице. Он тряхнул меня за плечи.
— Перестань. Ты не должна так говорить. Если ты будешь этого хотеть, то это произойдет.
— Твоя книга предсказывает это?
Он снова тряхнул меня.
— Чтобы предсказать это, мне не нужны книги. Я и сам могу это понять.
— Я не хочу причинить тебе вреда, — сказала я, — но это случится, это уже произошло. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.
— Почему ты должна причинить мне вред? — Он крепко сжал руками мое лицо. — Мне тошно от твоего эгоизма. Единственное, чего ты хочешь, — это отгородиться от меня.
— Неправда, — возразила я.
— Иногда мне кажется, — ответил он, — что ты стремишься быть похожей на Изуми. Ты страстно ее желаешь, ваша вражда тебя подпитывает.
— Совсем наоборот. Она превратила меня в привидение.
— Ты не привидение, — спокойно сказал он и поцеловал мои руки. — Разве это руки привидения? — Он прикрыл мои веки и поцеловал их. — Разве это глаза призрака? — Он коснулся моего подбородка. — Посмотри на меня. Это живые глаза. — Он с такой страстью поцеловал меня, что у нас лязгнули зубы, а я закрыла глаза и представила себе Изуми с искусанными, распухшими, как у меня, губами, с полными ненависти глазами. — Это тело живое, — сказал он, взял меня за руки и стал водить ими по моему телу.
Его руки сдавили меня, и я попыталась высвободиться.
— Она превратила меня в призрак, и то же самое она сделает с тобой. Она всегда побеждает — всегда. Она победила раньше и победит на этот раз.
Он опять встряхнул меня.
— Не говори так. Я совсем другой, не такой, как тот мужчина — Канецуке.
Он как будто ударил меня. Я никогда раньше не слышала это имя из его уст.
— Ты до сих пор любишь его, разве нет?
— Нет.
— Я не верю тебе.
— Тогда спроси Изуми. Она знает это не хуже меня.
— Изуми, Канецуке. Я презираю даже их имена. Выкинь их из головы. Тобой владеет…
Он остановился и снял руку с моей талии. Я спокойно сказала ему:
— Значит, ты тоже думаешь, что я сумасшедшая.
— Я этого не говорил.
— Госпожа Хен, так они меня зовут. Так меня называл Канецуке: «моя дорогая госпожа Хен». Я не рассказывала тебе, как он испортил мое зеркало? Он нацарапал на нем два иероглифа, те, что обозначают красоту; когда я смотрелась в зеркало, я всегда должна была помнить, чем я не являюсь. Ты можешь это понять? Ты способен постичь подобную жестокость?
— Ты заставляешь меня ненавидеть его.
Я посмотрела ему в глаза и увидела там такое же напряжение, как в глазах Изуми.
— Итак, я сделала тебя способным к ненависти.
Он покачал головой.
— Ты забыла, что я видел свою заживо сгоревшую сестру — здесь, в этом самом саду. Неужели ты думаешь, что тот, кто видел сгоревшего ребенка, неспособен на ненависть?
Как могла нежно и мягко, как будто мой тон мог успокоить его, я сказала:
— Ты пытаешься в книгах найти смысл этого?
— В смерти ребенка нет смысла.
— Однако и тебя, и меня женщина, которую я проклинаю, обвиняет именно в этом — в смерти ребенка. Разве это не достаточная причина, чтобы ненавидеть ее?
— Ты этого не знаешь точно, — сказал он, — ты это предполагаешь. Ты говорила, что Изуми не признается в распространении слухов.
— Я знаю тебя и твои предположения так же хорошо, как то, что я дышу.
— Подозрениями ты разрушаешь саму себя.
