— Я уйду не раньше, чем вы услышите то, что я хочу сказать. Я не крала его у вас. Это он вас оставил. Он бы порвал с вами, даже если бы не встретил меня.
Я постаралась не показывать ей, насколько уязвлена, чтобы не доставить ей такого удовольствия.
— Вы, видимо, полагаете, что я доверяю вашему мнению?
— Это не мое мнение. Я услышала это от него. Мы абсолютно откровенны друг с другом. Не беспокойтесь, — сказала она, уловив выражение моего лица, — когда-то он немного любил вас.
Как наслаждалась она этим своим последним ударом — ударом острого лезвия.
— Уходите, — повторила я.
— Еще одно. Скажите этому своему мужчине, чтобы он прекратил заниматься магией.
— Какому мужчине? Какая магия?
— Вы прекрасно знаете, кого я имею в виду. — Ее голос был холоден, как холодны были мои руки. — Если бы вы хотели защитить его, вам следовало быть более острожной. — Она с ненавистью посмотрела на меня. — Он дал вам это, ведь так?
— Дал мне что?
— Вашу драгоценную книгу. Вы вместе задумали передать ее Канецуке, верно? Скажите, почему вы хотели, чтобы я передала ему книгу? Вам доставляло удовольствие думать, что вы используете меня для осуществления своего замысла?
— Не было никакого замысла.
— Он обучил вас этим ритуалам, заклинаниям и магическим формулам. Он дал вам это средство, которое вы держите около своей постели. Вы думаете, я не слышала о ваших тайных визитах к нему домой, о том, как вы бродите по улицам и паркам? Разве вы не догадываетесь, что думают об этом люди? Какие женщины разгуливают по городу в разгар эпидемии? Какие женщины запираются среди бела дня с книгами и магическими инструментами? Вы сумасшедшая, именно так о вас говорят.
— Кто говорит, что я сумасшедшая?
Она недоверчиво посмотрела на меня.
— Кто этого не говорит? Я никогда не думала, — сказала она, — несмотря на все, что вы совершили в прошлом, что вы способны причинить вред ребенку.
Значит, она обвиняет меня в страданиях Рейзея. Это привело меня в ярость!
— Именно вы задумали эту интригу и преподнесли ее императрице, именно вы сказали, что я виновата в несчастье.
Она засмеялась. Ее начерненные зубы блестели.
— Зачем бы мне это делать? Зная, что вы собой представляете, никто не нуждается в доказательствах.
— Но если я, как вы говорите, сумасшедшая, зачем стараться разубеждать меня?
— Затем, что я люблю Канецуке и не позволю вам причинить ему вред, как вы причинили его другим.
— У меня нет причин желать ему зла. Когда-то я любила его больше, чем вы.
— Но сейчас вы его не любите. Послушайте меня. — Она подошла ко мне так близко, что я почувствовала запах ее пота и приторный аромат розы. От гнева ее губы раскрылись как бы в припадке страсти. Как часто, должно быть, он целовал их. — Если случится так, что его болезнь станет серьезной, если ему станет хуже, если он будет страдать, вы ответите за это. И прекратите слоняться около моих комнат. Я не стану объектом ваших колдовских манипуляций.
Всю ночь после этого разговора я лежала на полу и передо мной стояло ее лицо: тонкие темные брови, полные злобы глаза, припухшие, как будто от укусов любовника, губы. Не имеет значения, кто распустил слухи в связи со смертью Рейзея. Неважно, сошла я с ума или здорова. Мне определена роль, и я должна ее сыграть. Я не свободна в своем выборе; даже побег является частью ее плана.
Буду краткой, иначе она может застать меня за доской для письма. Слишком опасно действовать открыто.
Ему стало хуже, и ее ненависть возросла. Я ощущаю это даже во сне. Она давит на меня сильнее, чем вода. Тонуть было бы легче.
Она говорит обо мне своим друзьям, а те пересказывают своим. Слухи множатся, меня засасывает поток их ненависти. Скалы нависают с обеих сторон, оставляя мне лишь узкую светлую линию неба, и я несусь в бесконечность.
Где я упаду? У бездны нет дна. Прошлой ночью исчезло даже это глубокое ущелье, и у меня остались только ощущения. Я падала и падала в пустоту, образованную моим движением. Я несла свои страхи сквозь пустое пространство, и звезды за моей спиной не освещали мне путь.
Я должна закончить писать до ее прихода. Только вчера я видела ее. Я приоткрыла один глаз — она думала, что я сплю, — и увидела руку, задвигавшую занавеску. Как она быстро повернулась, когда увидела, что я проснулась! Ее одежда прошуршала по полу, как крылья насекомого; но ее выдал запах духов.
Я должна как можно скорее предупредить его о ее намерениях, прежде чем он начнет падать, как я. Я видела, как он балансировал над краем. Когда-то мы оба упали в бездну — бездну любви, в это черное беспамятство, но я не позволю ему упасть снова из-за ее ненависти.
Далеко ли то место, которое я ищу? Там холмы или долины? Когда-то я была долиной, моя белая кожа была покрыта трепещущими листьями, тело терялось в изобилии азалий.
Неужели я опять потеряю себя? Длинноствольные буки будут приветствовать меня. Каштаны раскроют надо мной свой шатер. Священные груши выгнут ветви над моей головой.
Все неизведанное откроется мне. Деревья гинкго распустят свои бледно-зеленые веерообразные листья. Раковины раскроют свои сокровища. Песня зяблика станет понятной для меня, слова, запечатленные в камнях и деревьях, откроют свои значения.
Тогда меня не будет нигде. Я не буду оставлять следов. Вороны станут все так же кружить; куда-то торопиться гонцы; колеса повозок оставят свои отпечатки на тропах, по которым я проходила.
В долине раскинулось просторное зеленое поле; блестят мокрые рисовые побеги. Мои шлепанцы увязают в иле. Легкий ветерок раздвигает стебли, и я вижу их лица — одновременно невинные и полные знанием прошлого опыта. Двое детей: один из них еще не говорит, а другой уже перешагнул эту грань, один вселяет новую надежду, другой вне ее пределов.
Неужели они помогут мне возродиться, эти двое детей, которых я ищу? В их глазах я вижу отражение их отсутствующих отцов. Я ложусь и слушаю, как они говорят. Над нами колышется трава, лепечет что-то на своем языке.
Когда я вечером возвратилась в свои комнаты, записка лежала около моей подушки. Я отсутствовала менее часа, прогуливалась в садах Сисинден. Это была угроза, как и в прошлый раз. По почерку нельзя было определить отправителя, но мне это не требовалось. Ее имя известно: мой вероломный друг, мой сладкоречивый враг, мой лживый двойник.
Она вырвала стих из сутр и приклеила его на листок желтой бумаги. Нет необходимости объяснять, кто это сделал:
