Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Исследователь, который посвятил свой капитальный труд процессу создания общего государства югославян, политической, культурной и социальной истории, освободительной борьбе и роли великих держав на Балканах, наблюдает за тем, как отмечают в мире столетие войны, и задается вопросом, чему мы стали свидетелями – скорбной годовщины, юбилея или обновления военной атмосферы времен Сараевского покушения и Первой мировой войны?[498]
Кое-что из происходящего, несомненно, вызвало бы озабоченность и у выдающегося историка, которого мы потеряли накануне годовщины, – Андрея Митровича, из-под пера которого вышли основополагающие труды о германской и австрийской политике в отношении Балкан и Сербии в начале ХХ в. Будучи отличным знатоком немецких, австрийских и сербских архивов и литературы, он поддерживал отношения с Иммануилом Гайсом и другими немецкими и австрийскими историками, высоко ценившими его профессиональные достижения. Он тонко чувствовал политические тенденции и не стеснялся высказывать о них свое мнение[499]. И сегодня не преминул бы вынести взвешенное критическое суждение о книгах, которые, хоть и дискредитируют их авторов с профессиональной точки зрения, тем не менее активно продвигаются и навязываются обществу. Корреспондент «Политики» Драган Вукотич напоминает, что А. Митрович думал о влиянии политики на изучение причин Первой мировой войны, о вольном и невольном приспособленчестве историков, соглашающихся обслуживать политические интересы. По его словам, политики формируют атмосферу, озвучивают требования – запрещают или, наоборот, поощряют определенные трактовки исторического прошлого. Есть примеры того, как историки о чем-то друг с другом «договариваются», следуя линии собственного правительства. Однако затем появляется такой незаурядный и честный человек, как Фриц Фишер, который следует профессиональной этике и своими исследованиями нарушает эти «договоренности». «Государство и общество, – говорил Митрович, – не должны опасаться того, что признание ими исторической истины о самих себе обернется утратой престижа»[500].
Владимир Дедиер – автор получившей мировое признание книги «Сараево 1914», которую в 1984 г. «Нью-Йорк Таймс» объявила книгой года, – в конце жизни предсказывал новые глобальные потрясения, одной из жертв которых могла стать истина о Первой мировой войне. Слова Дедиера по этому поводу, сказанные в мае 1989 г., записал публицист Слободан Клякич: «Великие державы, не зная жалости к остальным, рвутся к доминированию и удовлетворению своих имперских аппетитов… Малым народам и государствам придется искать свое место под солнцем, а сильные мира сего потребуют от них отречься от собственных моральных ценностей, прежде всего от стремления к справедливости и правде. Это станут поддерживать запряженные в телегу актуальной политики историки, получающие большую или малую мзду из рук властей предержащих. Критически настроенную историографию ждут большие испытания, ей придется вести тяжелую борьбу против исторического ревизионизма»[501].
Дедиер предупреждал, что будут реанимированы империалистические политические и «научные» тезисы о вине Сербии и сербов в развязывании Первой мировой войны. Когда Клякич спросил ученого, как это возможно, ведь он раз и навсегда решил этот вопрос в своей книге, которая получила международное признание, то услышал ответ умудренного опытом человека: «Так решили серьезные историки – люди, приверженные моральным ценностям, для которых историческая правда – высший критерий. Политика великих держав ни то, ни другое не принимает во внимание. Они хотели бы, чтобы история изображала их ни в чем не виноватыми. Для них за все несут ответственность малые народы и государства, которые борются за правду, свободу и справедливость. Сильные мира сего злопамятны и мстительны»[502].
В 2013–2014 гг. сербским обществом широко обсуждалась публикация ряда книг, которые сразу были заклеймены, как «ревизионистские». При этом по большей части имелось в виду их политическое, а не чисто научное значение. Эти работы не стали новостью для специалистов, поэтому острота реакции скорее обусловлена агрессивностью их продвижения в определенных кругах. И ранее появлялись исследования, приводившие в изумление своим радикализмом, однако нечасто им уделяли столько внимания глобальные средства массовой информации. Сегодня мы наблюдаем, как о таких книгах рассуждают государственные деятели, как они вручают награды авторам, доводы которых становятся аргументами актуальной политики. Сербская общественность стала опасаться, что за всем этим скрывается какое-то иное намерение, тем более что именно в этих монографиях, о которых мы писали в предыдущих главах, весьма сомнительным с научной точки зрения образом сложный комплекс причин Первой мировой войны сводится к обвинениям в адрес Сербии с ее «злокачественным национализмом». Всю сербскую историю XIX–XX вв. начали рассматривать через призму политических оценок войн, разразившихся на территории бывшей Югославии в 1991–1999 гг. По словам немецкого историка Оливера Янца, исторические исследования, по-видимому под влиянием новейших конфликтов в регионе, «в большей мере сосредоточились на Балканах, где произошла катастрофа»[503].
На одну доску с Сербией ставится и Россия: «Русская мобилизация стала тем преступлением, которое развязало войну». Если бы не она, все бы ограничилось локальным конфликтом Сербии и Австро-Венгрии. Россия виновата в том, что в 1914 г. не бросила этого «изгоя» на произвол судьбы. С одной стороны, утверждается, что спустя сто лет ни один народ больше не должен быть обременен чувством вины, так как все одинаково страдали. А с другой – волшебным образом указывается пальцем на два государства, две нации, которые в настоящий момент вне Европейского союза или, точнее, вне «международного сообщества». Что это – «новая политическая корректность», с которой мы вступим в новую холодную войну?
Не оставляют тягостные сомнения относительно того, что такими «методами» нас подводят к релятивизации оценок Второй мировой войны. Ведь все мы в равной мере виноваты. Все мы одинаково страдали. Немецкие и японские города подверглись безжалостному разрушению, как и Лондон, Роттердам, Ковентри, Варшава, Белград. В 1938 г. Франция, Великобритания и Италия пожертвовали Чехословакией. Точно так же, как и Россия в 1909 г. согласилась с аннексией Боснии и Герцеговины сама и Сербию заставила с этим смириться. Почему в 1939 г. западные демократии не продолжили в том же духе? Легче доказать, что Франция и Великобритания навязали Германии войну, а не наоборот. Отреклись бы от Польши – сохранили бы мир в Европе. Разве не те же «аргументы» используются для подтверждения того, что Россия совершила «преступление», не бросив Сербию? Версальский мир «несправедлив», особенно его 231-я статья. Версальский мир создал противоестественные государства – Чехословакию и Югославию. Об этом нам поведали в 1991 г.[504]
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
