Именно Кусонский стравил Кедрова с Абрамовым, доведя адмирала до предынфарктного состояния. Тогда впервые за долгую службу он был обвинен в трусости. Кедров высказал Кусонскому в лицо все, что он думает об этом. И сделал это при свидетелях.
Именно Кусонский был тем самым человеком, который якобы случайно затянул получение генералом Абрамовым французской визы, а потом писал ему: «Сейчас из Франции могут начать высылать русских, но ты не волнуйся: отношение правительства к РОВСу скорее доброжелательное».
Понимаю, что все это пока лишь косвенные доказательства. Не волнуйтесь, есть и кое-что посущественнее. Я очень долго мучился, пытаясь понять, кто же все так запутал, что концов не найдешь. Десятки раз перечитывал стенограммы показаний в суде, пытаясь найти ту самую скрытую на первый взгляд мелочь, от которой можно оттолкнуться в поисках истины. И все-таки я ее нашел. Правда, не в материалах судебного процесса над Плевицкой. В переписке Архангельского с фон Лампе. Она сохранилась и была не так давно опубликована. В ней и содержалась та самая песчинка, ломающая слону хребет. На нее никто не обратил внимания лишь потому, что не сопоставил детали с «русской войной в Париже».
Принято считать, что иностранный отдел ГПУ обзавелся своим агентом в 1930 году. Якобы Скоблин очень нуждался в деньгах и хорошей должности на Родине и его купили. На самом деле финансовая успешность главного корниловца была очевидна любому в эмиграции. Да и должность начальника объединения чинов самого легендарного полка была весьма значима.
А вот у Кусонского была в тот момент серьезная надобность в средствах. Умирал его младший сын. Надежды на помощь от РОВС не было никакой. Тогда-то почерневший от горя генерал и сказал: «Я готов служить даже Советам, чтобы спасти ребенка». Сказано это было, что называется, прилюдно. Убежден, что сотрудники советского консульства узнали об этом в тот же день. Ребенка спасти не удалось, но Кусонского, судя по всем дальнейшим его поступкам, «взяли в разработку».
Именно Кусонский, в бытность пребывания частей 1-го корпуса в Болгарии, и посоветовал купить Скоблину ферму. Вот оттуда и пошло это прозвище Николая Владимировича в ГПУ — «Фермер». Николай Владимирович не мог не прислушаться к дружеской рекомендации генерал-квартирмейстера Русской армии, человека, который всю жизнь только такими вопросами и ведал. Тогда, правда, ни Скоблин, ни Кусонский не подозревали, как много будет значить для них обоих тот разговор в дальнейшем.
Вот если поменять местами двух генералов, сразу станут понятны многочисленные рапорты, подшитые к там называемому «делу Скоблина». Разумеется, там не могло быть каких-то подробностей о «Внутренней линии». Кусонский об этом просто ничего не знал. Да, его считали человеком Шатилова. Однако из этого вовсе не следует, что он был посвящен во все тайны. Кусонский ничего существенного о контрразведке РОВС доложить не мог, поэтому и ограничивался передачей в Москву незначительных сплетен, о которых судачил в тот момент русский Париж.
Сравните сами стиль изложения мыслей Скоблина, проведшего всю войну в окопах, и стиль Кусонского, благо его письма я цитировал в этой книге. А потом задайте простой вопрос: на чей стиль больше похожи рапорты из дела «Фермера»?
Могу также напомнить показания арестованного немцами Третьякова. Он сразу сказал, что на Москву кроме него работал и Кусонский. Однако его словам почему-то сегодня никто не верит. Даже не так: верят избирательно. Когда речь заходит о Кусонском — не верят. Как это Кусонский, если Скоблин? А вот когда он рассказывает о том, как подслушивал и записывал все разговоры Миллера и Витковского, — охотно и с удовольствием верят.
Интереснейший момент: в 1941 году немцами арестовывается Кусонский. Что он показывал на допросах — неизвестно, потому что дело пропало. То есть исчезло. Испарилось. Нет его. А на нет и суда нет. Но был концлагерь, где Кусонский почему-то моментально сник. Конечно, его унижало отношение немцев. Но боевой генерал должен был иметь честь. Он мог бы плюнуть в лицо охраннику: «Смотри, сволочь, как умеет умирать русский офицер».
Да, безусловно, были издевательства и побои охранников. Да, безусловно, была тяжелая для него физическая работа. Но вопросы остаются все те же: за что арестовали Кусонского? Версию, которую приводят обычно — за симпатии к СССР, — можно рассматривать только как обвинительный вердикт по делу Миллера со смягченной формулировкой.
Вместе с Кусонским арестовали еще 32 офицера Русского общевоинского союза. В камере с ним были Борис Солоневич и поручик Колоколов. Они, как могли, поддерживали генерала. Но даже им он не сказал, в чем его обвиняют. Даже накануне рокового дня 26 августа 1941 года Кусонский хранил гробовое молчание. Лишь слезы текли по его сильно похудевшему лицу.
Что же он скрывал?
А скрывать ведь было что! Генерал фон Лампе забросал различные ведомства Германии просьбами освободить Кусонского. Дескать, он старый, никуда не сбежит и в любой момент предстанет пред судом.
Ему ответили отказом!
Что же такого совершил генерал, что заставляло немцев держать его в концлагере? Что же такого сделал Кусонский, что немцы заставили его ковырять киркой камни? Ведь ни до, ни после этого пленные генералы в немецких концлагерях не работали!
Почему охранники издевались только над одним Кусонским? Этому должно быть какое-то объяснение. К высшим армейским чинам отношение у немцев было уважительное, о чем сохранилось немало воспоминаний советских генералов, бывших во время Второй мировой войны в плену. Да что там далеко за примерами ходить: в концлагере сидел и Шатилов. И вышел оттуда благополучно. Так за что же ежедневно избивали генерала Русской императорской армии, ярого антикоммуниста Кусонского? Могу только высказать предположение: ему мстили за предательство Миллера. В Германии были прекрасно наслышаны о том, что такое «красный террор» и иллюзий по поводу судьбы председателя Русского общевоинского союза не строили.
Узнав о смерти Кусонского, председатель РОВС Архангельский писал фон Лампе: «Немцев мы в этом не виним». Кого же тогда винил генерал в гибели своего соратника?
Именно работа Кусонского на Москву объясняет все в этой истории. Агенту нужно алиби. Он его обеспечил, подставив под удар Скоблина. Да, его подозревали и задавали неприятные вопросы. Но он был на свободе и, сложив полномочия начальника канцелярии Русского общевоинского союза, вернул всем уважение к себе. Ошибся, с кем не бывает. Но осознал и совершил мужественный поступок — не счел возможным после этого занимать руководящие посты в РОВС. И если бы не провал Третьякова, никто бы и никогда не узнал правду.
Почему же немцы не стали афишировать результаты следствия? А им не было до этого ровным счетом никакого дела. Какая разница, кто из «унтерменшей» был агентом НКВД? Главное, что его уничтожили. Это первое. Гестапо вообще мало интересовало детали «русской войны в Париже». Но были серьезные основания предполагать, что Третьяков продолжает разведывательную деятельность. И не столько против русской эмиграции, которая в тот момент Москву не особо интересовала, сколько против Третьего рейха. Наверняка Третьякова пытались перевербовать. Когда же это не вышло — расстреляли. Газетам об этом сообщать было без надобности. Это второе.
