Когда они перебрались на другую сторону, у Веры был мокрый живот, а Ребекка промокла до колен.
В ботинках хлюпала вода. Пальцы ног тут же начали мерзнуть.
Домики вдоль реки стояли темные, пустые и брошенные. Лодки перевернуты вверх дном. Велосипеды, песочницы и уличная мебель накрыты брезентом.
Ребекка задумалась, какой же из домиков одолжила у знакомых Майя.
– Ну что, нам остается только идти дальше, – сказала она Вере.
Собака побежала вперед через лес. Ребекка пошлепала дальше, пока не увидела домик, в котором горел свет. Она постучала.
Дверь открыла Майя Ларссон.
– Ой! – сказала она, увидев мокрые ноги Ребекки.
Она разыскала пару сухих шерстяных носков и поставила вариться кофе. Ребекка помяла руками пальцы и почувствовала боль, когда они начали согреваться.
– Эрьян и Маркус пошли вверх по течению, чтобы порыбачить, – сообщила Майя. – Будем надеяться, что они не поскользнутся и не разобьют себе головы в темноте. Думаю, они скоро вернутся. Сними джинсы, пока ждешь. Хочешь бутерброд с печеночным паштетом?
– С удовольствием, я не обедала. Ты знала, что у Суль-Бритт был единокровный брат?
– Нет, да что ты говоришь! Она всегда говорила – дескать, хорошо, что я есть, потому что у нее самой нет братьев и сестер. Подожди, я должна сосчитать, чтобы кофе не получился слишком крепкий. Эрьян считает, что в хорошем кофе ложка должна стоять.
– Стало быть, она сама об этом не знала?
Майя Ларссон включила кофеварку и достала из полиэтиленового пакета буханку хлеба. В ее движениях была какая-то задумчивость. Она медленно нарезала хлеб ровными одинаковыми ломтиками, намазывала масло и паштет, словно писала картину.
– Нет, я должна была бы сильно удивиться. Но ведь у всех семей есть свои маленькие тайны. Не так ли?
Она положила бутерброды на тарелку перед Ребеккой.
– Она мне ничего не говорила. Но, думаю, она должна была знать – во всяком случае, после смерти отца.
Телефон Ребекки пискнул, сообщая о приходе эсэмэски. Майя Ларссон отвернулась, доставая из шкафа две кружки для кофе. Ребекка вытащила телефон из кармана куртки. Это было сообщение от Сони на коммутаторе. «Единокровный брат Суль-Бритт Ууситало, – писала она. – Посылаю имя, личный номер и фото в паспорте по электронке».
Ребекка открыла почту.
«Эрьян Бекк, 19480914-6910».
Ребекка перестала дышать. Прошло несколько секунд, прежде чем загрузилась фотография в паспорте. Она сразу узнала мощную светлую шевелюру.
– Послушай, – начала она, изо всех сил стараясь говорить своим обычным голосом, – а как, ты говорила, вы познакомились с Эрьяном?
«Проклятье! – стучало у нее в голове. – Черт! Черт! Черт!»
– По весне он пришел проверить мои счетчики на воду, – ответила Майя, ставя на стол чашки.
– А разве сейчас мы не сами их считываем и посылаем данные?
– Да, я так и делала. Но у них возникли проблемы с компьютером, и часть информации пропала. Так или иначе, у меня во дворе стояло засохшее дерево, которое норовило упасть на мой сарай. И он предложил спилить его. С этого все и началось. А почему…
Внезапно Ребекка вскочила.
– Маркус! – воскликнула она.
Майя уже взяла в руки кофейник. Теперь она поставила его на стол.
– Боже мой, Ребекка, – проговорила она. – Что с тобой?
– Даже не знаю, как сказать, – пробормотала Ребекка. – Но Эрьян… он ведь…
В этот момент из кладовки в коридоре донесся слабый сдавленный звук.
Майя в ужасе отпрыгнула, словно увидела змею, издав короткий возглас удивления.
Сделав несколько быстрых шагов, Ребекка открыла дверь кладовки.
Оттуда выпал Маркус. Его колени были подтянуты к лицу. Он весь был замотан серебристым скотчем, вившимся вокруг ног и рук и туловища, рот тоже был заклеен.
Маркус посмотрел на Ребекку.
Мартинссон поспешно наклонилась, чтобы освободить его от скотча, закрывавшего рот. Это оказалось нелегко – скотч не поддавался.
Стремительная мысль промелькнула в голове. Что-то тут не так. Ведь Эрьян…
Затем взгляд Маркуса переместился с ее лица на что-то, что находилось прямо у нее за спиной. В ту же секунду ей в шею вцепились железные пальцы.
Майя Ларссон оказалась неожиданно сильной. Одной рукой она схватила Ребекку за шею, другой – за волосы и с силой ударила ее головой об косяк. Женщина вскинула руки, защищаясь, но, прежде чем она успела поднять их до уровня лица, последовал второй удар. После третьей встречи с косяком поле зрения Ребекки почернело по краям. Темнота наступала. Сейчас Мартинссон казалось, что она видит мальчика через замочную скважину. Четвертого удара об косяк она не почувствовала, лишь слабо ощутила, как подкосились ноги. Руки повисли, как тряпки.
И она рухнула. Прямо на Маркуса.
Августовским вечером 1919 года Яльмар Лундбум случайно сталкивается с полицмейстером Бьернфутом. Они решают вместе поужинать в ресторане привокзального отеля. Они закусывают селедкой с сыром и маслом, запивая водкой и пивом, потом ужинают любекской ветчиной со шпинатом и яйцом, снова с рюмочкой, и под конец им подают простоквашу, кофе и коньяк.
Когда на столе появляется виски, оба уже сильно навеселе, однако оба высокие и сильные мужчины и переносят алкоголь куда лучше других, так что они продолжают то и дело подзывать фрёкен Хольм, которая их обслуживает. Они много курят и много пьют.
Разговор поначалу идет о войне, которая наконец-то закончилась. И о том, что настали иные времена. Господин директор вздыхает, что новое правление компании во все вмешивается: обо всем доложи, все будет обсуждаться и на каждое движение требуется решение правления.
– Я человек действия, – говорит Лундбум. – Если что-то нужно, я раз – и сделал!
Новые времена. Джаз и избирательное право для женщин. Гражданская война в России. Скоро срок Яльмара в должности директора истекает – по весне ему исполняется шестьдесят пять. Они погружаются в воспоминания.
В конце концов Лундбум сам заговаривает об Элине Петтерссон. Не секрет, говорит он полицмейстеру, что за год до зверского убийства их с учительницей связывало нечто большее, чем дружба.
Ленсман становится молчалив, но директор, похоже, не замечает этого.
– Правда, у нее были и другие, – произносит Яльмар слегка заплетающимся языком.
Увидев удивление на лице Бьернфута, он продолжает:
– Я все знаю. Ведь это выявилось в ходе следствия. Что было несколько кандидатов в отцы.
– Какого следствия?
– Вашего! Вашего следствия! Об этом сообщил мне главный управляющий Фаст до того, как… да, еще одна трагедия. Много горестей довелось нам пережить, не так ли?
