— Меня зовут Лиза. Пожалуйста, пройдем в мой кабинет.
Мебель здесь была совсем другая, не та, что помнила Каролин. Лиза уловила ее настроение.
— Кое-что нам пришлось изменить, отвечая вкусам современных мамаш. — Лиза не оправдывалась, просто констатировала факт.
— А что сделали с вещами Зоэ?
— Пока сложили в подвале. На днях отправим ей домой. Не беспокойся, ничего не пропадет.
Лиза опустилась на роскошный диван, обтянутый белой кожей, и пригласила Каролин сесть рядом.
Каролин предпочла стул напротив.
— Мы ведь как-то встречались. Правда, давным-давно. Я была одной из подопечных Зоэ и очень к тебе ревновала. Зоэ обронила тогда неосторожно, что сделает из тебя звезду. Ни из тебя, ни из меня, кажется, звезды не получилось.
— Я пошла по другой дорожке. — Каролин с усилием выдавила улыбку.
— Но вернулась сюда же. — У Лизы на лице улыбка сохранялась неизменной. — И хочешь здесь работать.
— Да.
— Давай посмотрим, к чему бы тебя приспособить.
Каролин приспособили к заполнению и копированию бесчисленных бумажек в самой дальней комнате. Через пару недель Лиза заметила ей, что, если так дело пойдет дальше, когда Каролин поглубже вникнет во все дела, она сможет дать ей работу получше, но сейчас, к сожалению, это все, что можно сделать для дочери Зоэ.
Каролин было все равно. Лучше копировать бумажки, чем наблюдать Лизу в материном кресле, в кабинетах, которые через месяц шикарно отремонтируют.
В три она уже заканчивала и отправлялась к Зоэ.
Мать, расположившись в откидном кресле, приглашала дочь войти.
— Я сейчас буду занята, — говорила она сиделке, — дочь пришла с работы… Да, из агентства… Да, из моего… Не правда ли, это великолепно…
Первые три-четыре месяца дела вроде были не так уж плохи. Навещая Зоэ, Каролин заставала ее всегда тщательно одетой и накрашенной. А когда Каролин предлагала отвезти ее куда-нибудь поужинать или в кино, мать всегда весело соглашалась.
Каролин знала, что Зоэ проходит курс химиотерапии, но по безмолвному обоюдному договору эта процедура держалась как бы в секрете, и ее название вслух не произносилось.
— Мне опять пришлось заглянуть в салон красоты. Но толку никакого, — докладывала Зоэ дочери о том, чем была занята днем. — Эта чертова неумеха понятия не имеет, как справиться с моими волосами. Они так и лезут и остаются у нее на расческе. Я уже подумываю, не сменить ли мне мастера.
Но перелом наступил — разумеется, к худшему и, как всегда, внезапно. Зоэ решительно отказалась от посещений кино и ресторанов. У нее просто не было на это сил.
Все чаще и чаще ее осматривали врачи, но она категорически запретила Каролин при этом присутствовать. К докторам ее отвозила горничная, а по совместительству и домоправительница, на своей машине.
Но после одного медицинского осмотра врач сам позвонил Каролин. Он сказал, что настало время, когда Зоэ уже требуются услуги профессиональной медсестры. Не на полные сутки, поспешил объяснить он, но хотя бы на ночные часы.
— Пожалуйста, — просила Каролин мать, — позволь мне дежурить возле тебя. Разве тебе не лучше будет со мной?
Зоэ стиснула в слабеющих пальцах ее руку.
— Нет-нет, дорогая. Я тебя люблю, обожаю тебя, но ты слишком напоминаешь мне о моем прошлом, о том, что было в нем хорошего, и мне тяжело будет просматривать эту киноленту постоянно.
Медсестра оказалась на удивление симпатичной и какой-то уютной, располагающей к себе сразу особой по имени Флавия. В первые несколько дней Каролин видела, как Флавия без устали носится по дому, что-то моет, убирает в гостиной, печет и варит какие-то немыслимые блюда.
Но уже вечером в пятницу она застала Флавию у изголовья постели: та сжимала руки Зоэ и рыдала взахлеб.
— Что случилось? — Каролин ринулась к ней.
Флавия повернула к ней красное, мокрое от слез лицо:
— Ваша мать не только красавица. Она еще и святая. Я рассказала ей о том, как тоскую по моей семье, оставшейся в Праге, а она пообещала оплатить мне поездку домой.
Склонившись над Зоэ, она принялась целовать ей руки. Зоэ из-за ее плеча смущенно поглядела на Каролин, попыталась улыбнуться.
— Видишь, я еще при жизни причислена к лику святых.
Каролин направилась в кухню. В мойке скопилась немытая посуда, ничего не готовилось к обеду. В припадке фанатической благодарности к хозяйке медсестра напрочь забыла о своих обязанностях. Каролин сама занялась этим, а из спальни больной до нее доносилось воркование Флавии и редкие фразы Зоэ. Они, кажется, были счастливы вместе и уже строили планы о совместной поездке в Прагу.
Александру исполнилось три года. Каролин решила отдать его в детский сад. Зоэ по этому случаю накупила кучу подарков. Они валялись на диване, ожидая своего нового владельца, — заводная машинка, робот, целая коллекция детских фильмов.
— Для начала твоего образования вполне достаточно, — сказала ему Зоэ, потом, повернувшись, обратилась к Каролин: — Я до сих пор храню их!
На следующий вечер, вернувшись из садика, Александр был молчалив.
— Что случилось? — долго добивалась она от него ответа.
— У всех других детей есть папы, — услышала она наконец слова, произнесенные стыдливым шепотом. — А где же мой папа?
У Каролин перехватило дыхание. Когда-то она почти так же, только в семилетнем возрасте, допрашивала Лауру: “Расскажи мне о моей маме. Где она?”
— Твой папа в Нью-Йорке. — Каролин постаралась ничем не выдать себя и говорить спокойно.
— А я смогу его увидеть?
— Нет, дорогой. Это невозможно.
— Почему? — Александр был настойчив.
— Это трудно объяснить. Может быть, позже, когда ты подрастешь.
Мальчик нахмурился.
— У тебя есть я, — поспешно заговорила Каролин. — . Я и Зоэ. И Флавия. И все мы тебя любим.
Но мрачная тень не уходила с его лица.
Октябрьский вечер. Каролин заехала навестить мать:
— У Александра в детском саду в пятницу состоится детский спектакль. Он будет изображать пчелку.
— Пчелку? — Зоэ слегка оживилась. До этого Каролин казалось, что мать дремлет.
— Пчелку. Наверное, это будет смешно. Александр хочет, чтобы бабушка увидела его.
— Подумаем, что тут можно сделать. — Зоэ собрала всю оставшуюся в ней энергию. — Дебют внука на театральной сцене я никак не могу пропустить.
В пятницу Каролин заехала к матери пораньше, чтобы помочь ей одеться к премьере.
Зоэ прикрыла свою облысевшую голову ярким оранжево-зеленым шарфом, намотав его в виде тюрбана.
