— Ты так прекрасна в белом.
— Спасибо, — отвечает она. — Я позаимствовала эту идею у Дженнифер Лопес.
— Ты позаимствовала идею у Дженнифер Лопес?
Не понимаю. Она что, изобрела белый цвет?
Пилар хлопает по кровати, призывая его присоединиться к ней.
— Она не изобрела белый цвет, но сделала его популярным, — объясняет Пилар, проводя ладонью по груди. Какие у нее длинные ногти! Как у взрослой женщины. Это почти… ну, конечно, это сексуально, но и жутковато тоже. С такими ногтями чего угодно ожидай. — Только не говори о ней никому.
Гид хмурится.
— Думаю, многие и так знают, кто такая Дженнифер Лопес, — замечает он.
— Да нет же! — Пилар садится на него верхом. — Не говори, что я одеваюсь в белое, пытаясь ей подражать. А если скажешь, то пусть они никому не говорят.
Он не знает, радоваться тому, что она скачет на нем, как на лошади, или расхохотаться при одной только мысли о том, что он говорит кому-нибудь из своих знакомых: «Пилар носит белое, потому что копирует Дженнифер Лопес. Только не говори никому». Молли это понравилось бы. Молли… Но сейчас не время о ней вспоминать. Пилар навалилась на него, она целует его, ее руки, как у кинозвезды, расстегивают его штаны, снимают рубашку… Гиду кажется, будто его мозг вот- вот выпадет из головы. Я чувствую то же самое.
И тут из шкафа вываливается Мэдисон Спрег. В руках у нее видеокамера.
— О черт, — выдыхает Мэдисон.
Первое побуждение Гидеона — он неслыханно, несказанно счастлив, что трусы все еще на нем. Осознав ситуацию, он может сказать лишь одно:
— А я даже не думал, что вы подруги!
Пилар садится на кровати. Гидеон смотрит на ее груди и со странным равнодушием думает: только что они были в моих руках.
— Я думала, мы все отменили! — кричит Пилар.
Отменили? Пилар надевает трусики, отворачивается к стене, вдруг заскромничав, надевает лифчик и рубашку — как эротический фильм в обратной перемотке. Значит, Пилар обсуждала его с подругами за глаза… Это… это все, о чем он мечтал. Он же все время представлял, что она думает о нем с тех пор, как они познакомились.
— Гидеон, — умоляет она, — ты правда мне нравишься. Мы запланировали это еще давно, и мне казалось, я ясно ей сказала, что приходить не надо. Я правда не хочу, чтобы ты на меня сердился. Ты мне очень нравишься, честно.
Гид размышляет. Он не рассердился, когда увидел видеокамеру. Не рассердился, когда появилась Мэдисон. Бывают в жизни и похуже вещи, чем расстаться с девственностью в объятиях сексуальной девчонки, по ка другая сексуальная девчонка снимает это на камеру. Даже если вторая девчонка уже не кажется тебе такой сексуальной, как раньше. Но разве от этого ситуация не становится еще интереснее?
— Ты правда мне нравишься, — повторяет Пилар. — Не хочу, чтобы ты подумал, что это не так.
Да, вот что больше всего бесит его в этой ситуации. Ведь она только что висла на нем и, кажется, не притворялась. Так что выходит, она извинялась, потому что уверена: ему в жизни не поверить, что она на него запала, что он того стоит. Но в том-то и дело, что он верит.
«Не в пари дело», — написала ему Молли.
Тогда он не понял, но сейчас все стало ясно, как божий день. И что имела в виду Молли, и что ему делать дальше.
Он начинает одеваться, проверяя, на месте ли экстренная кредитка.
— В чем дело? — спрашивает Пилар и бежит за ним до двери, завернувшись в белоснежное одеяло на манер тоги. Гид приказывает себе не оглядываться, но не может удержаться.
— Черт, ты просто секс-бомба, — говорит он, качая головой.
— Почему ты уходишь? Куда ты? — Пилар облокачивается на зеркало одной рукой.
— В Буффало, — отвечает он и надевает куртку. Он смотрит на Пилар в последний раз. Трудно понять, то ли она злится, то ли в отчаянии, то ли просто пьяна. Гид решает, что ему никогда не понять, и выходит в коридор. У Пилар квартира, где лифт открывается прямо перед дверью. Он слышит, что происходит внутри.
— В Буффало? — недоумевает Мэдисон. — А кто живет в Буффало?
— Не знаю, — отвечает Пилар. — Кажется, та девица, Молли Макгарри.
— Кажется, мы не знакомы, — говорит Мэдисон.
— Вполне возможно, — отвечает Пилар. — Не такая уж она и симпатичная.
Раньше бы Гида это укололо. Он бы засомневался в своем решении. Но теперь он думает только: не надо презирать Пилар и Мэдисон. Они просто живут в своем мире. Таковы обстоятельства их существования.
Город-сказка
В воскресенье накануне Дня благодарения в полшестого утра Гид оказывается среди тех восьми, кто покупает билеты на поезд на Пенсильванском вокзале. Открыта только одна касса, и у кассира в окошечке самое длинное лицо, которое Гиду когда-либо приходилось видеть. Наверное, даже в самый счастливый день своей жизни этот бедолага будет выглядеть так, будто собирается отдать концы. Алкоголь постепенно выветривается из организма Гида, кожа вся как будто покрылась мурашками, а мысли скачут. Если бы не нервы, он чувствовал бы себя самым счастливым человеком на свете.
Очередь из семи человек перед окошком проходит довольно быстро. Но вот с последним ожидающим — старой дамой — возникают проблемы. Она долго стучит по стойке кошельком. Мужчина с вытянутым лицом выглядит не очень довольным, но и не сердится. Наконец, даме удается вытряхнуть из кошелька кредитку. Она расписывается на билете, по-прежнему злобно сверкая глазами.
— Счастливого пути, — говорит кассир. — Следующий.
Гид подходит к окошку.
— Мне надо в Буффало, — выпаливает он.
Лицо кассира озаряется. Гид удивлен произошедшей с ним трансформацией: кассир выглядит совсем другим человеком.
— Я сам из Буффало, — говорит он.
— Не может быть! — восклицает Гидеон и протягивает ему кредитку. Он надеется, что если не потратил все деньги, то сможет объяснить отцу, зачем они ему так срочно понадобились.
Кассир качает головой, меланхолично улыбаясь.
— Люблю Нью-Йорк, — говорит он, — но Буффало — мой город. А тебе зачем туда?
Гид не хочет отвечать «чтобы расстаться с девственностью», поэтому неожиданно для себя говорит:
— Еду рыбачить в проруби.
Радостная улыбка кассира меркнет и пропадает с лица.
— Счастливого пути, — говорит он.
Уходя, Гид понимает, что зима еще не пришла и озера не замерзли. Парень, наверное, подумал, что он над ним издевается. Как ему хочется вернуться и сказать настоящую причину! Как мужчина мужчине. Но поезд отправляется через пять минут, а шесть утра — не подходящий час для таких спонтанных поступков.
Он устраивается в кресле, достает из сумки бутылку воды и газету, потому что ему всегда казалось, что читать газету в поезде здорово, а сам он никогда этого не делал. Экспресс придет только после обеда. У него еще много времени, чтобы придумать, что сказать Молли. Он даже начинает писать речь, но три часа спустя, в Олбани, видит, что исписал своими подростковыми излияниями четырнадцать бумажных салфеток. И понимает, что понятия не имеет, как объяснить Молли свое присутствие в Буффало, ведь он сам толком не знает, зачем туда едет.
