— Если мы созданы по его подобию, значит, ipso facto[62], он должен отражать нас, n’est-ce pas[63]?
— Простите, кардинал Джованни, я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Если мы созданы по образу и подобию Божию, стало быть, Господь такой же, как мы, — повторил Джованни. — Наша сила — это его сила, а наша слабость — его слабость.
— Ваши слова острее шпаги, кардинал Джованни. Я простой крестьянин…
— Будь ты крестьянином, ты не носил бы такую одежду и не сидел бы завтра вечером за столом со своим собственным дегустатором рядом с герцогом Федерико, — отрезал он. — Судя по твоим словам, Господь может быть любящим и нелюбящим. Милосердным, но жестоким…
— Кардинал Джованни…
— Эгоистом, снобом, вором, убийцей…
— Мы созданы по образу Божию, однако грехи наши вызваны тем, что мы не исполняем его учение.
— И какой грех самый тяжкий?
Я боялся ответить, поскольку понимал, что в любом случае буду не прав.
— Гордыня, Уго.
— Вам, конечно, виднее.
— Разве ты не гордишься своей дочерью?
— Неужто это грешно?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей.
— Ты гордишься своей дочерью. Ты гордишься тем, что возвысился от дегустатора до придворного. Ты гордишься, что обманул саму Смерть. Твоя гордыня — словно облако зловония, окутывающее тебя. Ты расхаживаешь в шелках, но в душе ты по-прежнему крестьянин. И колдун. Вот и все.
Он махнул рукой, и меня вышвырнули из его покоев. Тем не менее он меня не арестовал. Почему? На обратном пути я увидел Миранду и Томмазо, которые разговаривали в саду Эмилии.
— Вы с ума сошли, — сказал я. — Ночью вас едва не убили, а вы опять за свое…
— Мы обсуждали десерт, который подадут на банкете, — холодно отрезала Миранда и пошла прочь.
Томмазо провожал ее взглядом, и я шагнул, заслонив собой дочь, чтобы никто не заметил, как он на нее смотрит.
— Здесь полно гостей! Не могу поверить, что ты с такой легкостью готов принести ее в жертву!
— Я? — воскликнул он. — Ты уже это сделал. И тоже ушел.
Они врут. Они что-то затевают. Именно поэтому они оборвали разговор, когда я подошел. Они собираются отравить Федерико — и меня тоже. Я знаю это. Знаю. Я, уговоривший Томмазо стать поваром, буду им отравлен! А моя дочь ему поможет. Такой комедии позавидовал бы сам Боккаччо.
Мне хотелось рассказать герцогу Федерико о кардинале Джованни и Томмазо, но после вчерашней ночи я боюсь его еще больше, чем раньше. Кроме того, где бы он ни был, его всегда окружают люди. Даже утром, когда я пробую его завтрак, вокруг полно народу. На сей раз он играл в карты с герцогом из Перуджи и принцессой Маргаритой из Римини. Я подождал окончания игры, но Федерико тут же начал новую. Он, несомненно, заметил меня, однако не подал виду. Из-за кардинала Джованни? Или… Хотя мне уже все равно. Я поговорю с ним во время банкета, даже если мне придется орать.
Актеры сегодня вновь дадут представление, поскольку маскарад отменили из-за дождя. А жаль. Я мечтал увидеть, как Геракл гонится за единорогом, а тот превращается в Венеру. Теперь на площади Сан-Джулио состоится только caccia. Молю Бога, чтобы ее не отменили. Все, мне пора одеваться.
Я пытался поговорить с Мирандой, но она окружена гостями и подругами. Сегодня вечером банкета не будет. После нашего вчерашнего обжорства я вообще удивлюсь, если кто-то из нас когда-нибудь захочет есть.
Пятая ночь
Томмазо! Тупоголовый болван! Придурок! Если он жаждет смерти — это его дело, но он и Миранду погубит!
Я знал, что они что-то затевают. Миранда улыбалась и щебетала с гостями, держа Федерико за руку, но я не верил ей ни на грош. А потом, когда актеры снова разыгрывали представление о монашке, вдруг подумал о Витторе. Возможно, меня насторожил вид монашеской кельи, не знаю. Как бы там ни было, я ускользнул со спектакля и пошел разыскивать Томмазо. На кухне его не оказалось, в комнате — тоже. Я, как безумный, бросился бежать по дворцовым коридорам. И тут меня осенило. Я побежал к темнице. Стражника на верху лестницы не было, и, спустившись, я понял, что меня привела сюда судьба. Кто-то возился с замком клетки Витторе.
— Именем герцога Федерико, — крикнул я, — прекрати!
Томмазо обернулся. Он дрожал и задыхался. Рот у него был открыт, волосы всклокочены.
— Открывай! — потребовал Витторе.
Томмазо снова схватился за ключ.
Я вытащил кинжал.
— Не заставляй меня убивать тебя, Томмазо.
— Кишка у него тонка, — прошипел Витторе.
— Он заберет Миранду и убьет тебя. Вспомни, что было в конюшне! — взмолился я.
— Я не могу жить без нее!
Томмазо повернул ключ. Я метнулся к нему, но этот подонок Витторе с такой силой толкнул дверцу клетки, что Томмазо упал назад, прямиком на мой кинжал. Лезвие вонзилось ему в бедро, парень заорал от боли. Я пошатнулся.
— Ах, Уго! — крикнул он.
Я рухнул под его весом, он свалился на меня. Кинжал вошел в плоть до рукоятки. Крик Томмазо привлек внимание стражников, и те поспешили вниз по лестнице. Я столкнул Томмазо с себя, и, когда он перевернулся, из раны хлынула кровь.
— Почему ты меня не послушался? — крикнул я.
— Я все равно не сдамся, — прошептал он и лишился чувств.
— Уго убил его! — завопил Витторе.
Он вернулся в свою клетку и прикрыл дверь. Охранники попытались арестовать меня, но я вырывался, крича, что это Витторе ранил Томмазо.
— Он ведь заперт в клетке! — сказал охранник. — Это твой кинжал?
— Заприте его вместе со мной! — крикнул Витторе.
Я попытался объяснить, что произошло, однако из-за злости и отчаяния ничего не мог толком сказать.
— Где ключ от клетки? — спросил охранник.
— Очевидно, у Витторе.
— Он ведь заперт! — повторил этот дурак и потащил меня вверх по лестнице.
— Витторе сбежит! — заорал я во всю глотку.
К счастью, Чекки насторожило мое отсутствие, он нашел нас и приказал стражникам обыскать клетку. Они обнаружили ключ под соломой. Томмазо унесли, Пьеро занялся его раной. А я, весь дрожа, вернулся в свою комнату и сел, поджидая Миранду.
Она прибежала, бледная и трепещущая, вместе с Чекки.
— Что такое? — твердила она. — Что стряслось?
— Томмазо был ранен, когда пытался освободить Витторе, — ответил Чекки.
Не подхвати он ее, Миранда упала бы на пол. Чекки влепил ей оплеуху и сказал, что если Федерико узнает о ее причастности к попытке освобождения Витторе, то убьет ее собственными руками. И добавил, что она подвергла опасности не только себя, но также меня и других людей во дворце. А потом велел ей выбросить Томмазо из головы и никогда больше о нем не думать. После чего, взяв ее за руку, увел за собой.
