Пару дней назад я поехал в парикмахерскую в Рёдовре[18]. Туда, где брал товар.
Объяснил парикмахерше, как хочу постричься. Мне принесли кофе. Я слушал, как они говорят на незнакомом языке. Пытался вычислить, кто держит это место. Заплатив, я положил записку с номером моего телефона и попросил передать ее Горану, сказал: от человека, получившего наследство.
Мартин удивился моей новой стрижке, когда я забирал его из сада. Мне несколько раз пришлось наклониться, чтобы он мог потрогать волосы.
— Не слишком лояльно. Давно его знаешь?
Югослав склонил голову набок. Может, он со мной играет, а может, испытывает. В любом случае главный здесь он. И может хоть до вечера развлекаться, если захочет.
— Несколько лет.
— И так просто вычеркиваешь?
— Мне есть на что потратить десять тысяч.
Он смеется. Закуривает:
— Пойми меня правильно, — говорит он. — Мы с ним не братья родные. Елы-палы, да он албанец, понимаешь? Нормальный мужик. Но албанец. Сколько тебе нужно?
— Как в прошлый раз.
— Отлично. Молодец. Обещаю, товар хороший. Очень хороший. Но придется подождать недели две. Может, три.
— Как насчет цены?
— Быстро учишься, а? Цепа та же, с ценой я ничего поделать не могу. Но в этот раз товар позабористее.
— Как насчет коки?
— А что?
— Можешь достать?
— Сколько тебе надо?
— Штук на пятьдесят.
— На тридцатку сегодня, попозже. Остальное — через два дня. Устраивает?
Это не вопрос.
— Не понимаю их, — говорит он и смотрит в окно.
Мимо кафе проходит мужчина, короткие темные волосы, борода свисает на грудь.
— Я их не понимаю. Не все же из них террористы. Уф, ну нельзя же всех их подозревать в том, что они собираются нас взорвать, а? И вот так одеваться. Вот так!
Он тычет указательным пальцем в сторону. Я пожимаю плечами. Мне не до того, мне есть о чем подумать.
— Будь со мной честен. Представь, что он сидит рядом с тобой в автобусе. Рядышком, жарким летним днем. В здоровенном толстенном пальто. Ты бы что подумал: бедняга, оделся не по сезону. Жарко ему, наверное. Да ты бы обосрался от страха! Ты бы подумал: когда же он дернет за шнурок или нажмет на кнопочку? Или что они там делают.
Я забираю Мартина из сада. Покупаю ему пару фильмов, пиццу с ветчиной и ананасом. Пока он смотрит телик, вызываю такси. Еду обратно в Нёребро. Иду от железнодорожной станции до парковки за спортзалом. Битая тротуарная плитка. Кое-где ее вовсе недостает. Стены разрисованы. Низенькие кустики. Узнаю его большой черный джип. Я сажусь, он заводится. Показывает на упаковку, лежащую на торпеде. Похоже на пакет мяса из лавки. Белая бумага, перетянутая двумя резинками. Кладу ее в карман и достаю пачку денег. Он сует деньги в бардачок. Мы уезжаем с парковки.
— У тебя есть работа? — спрашивает он, пока мы едем по городу на максимально разрешенной скорости.
Изнутри машина еще роскошнее, здоровые кожаные сиденья, черные. Кожаный руль и рычаг КПП, очень тихо.
— У тебя есть работа?
— Я продаю наркотики…
— Ну да, — смеется он. — Это не совсем то, что я имею в виду. У моего шурина клининговая компания, в основном по чистке ковров. Если тебе надо…
— Я, пожалуй, буду держаться наркотиков, если можно.
— Ну-ка послушай…
Мы проехали по Нёреброгаде, свернули к Озерам. Мы медленно едем по городу, он все время держит машину в движении.
— Чувствуется, что я был таксистом?
Одна рука на руле, другой он, разговаривая, жестикулирует.
— Итак, мытье лестниц. Тебе не придется мыть лестницы. Ни единой. Но тебе нужна работа. Я говорю тебе это, потому что ты хороший клиент, становишься хорошим клиентом.
— Работа?
— На бумаге. Или все это как-то подозрительно. Если ты на пособии, ты всегда под колпаком. Им надо знать, чем ты занимаешься. Если у тебя есть работа, тебя оставляют в покое.
— А твой шурин?..
— У него клининговая компания. Позвонишь ему, передашь от меня привет. И ты обеспечен работой.
Проезжаем Ратушную площадь. Машина большая, отвоевывает себе место на дороге. Уверен: сквозь тонированные стекла ничего не видно.
— Числишься у него. Получаешь минимум. А работает это следующим образом. Ты платишь ему каждый месяц. Отдаешь свою собственную зарплату. И платишь налоги каждый месяц. Поскольку зарплата минимальная, сумма будет небольшая. И можешь спать спокойно.
— Сколько он за это берет?
— Нисколько. Он оказывает мне услугу. Лестницы моют нелегалы. И ему нужны сотрудники, которых можно предъявить. И все довольны.
— За исключением тех, кто моет лестницы…
Мы останавливаемся на красный. Он смотрит на меня:
— Ты просто не знаешь, откуда они приезжают. Это лучше, чем пуля в башке.
Он прибавляет звук, чуть-чуть. Хип-хоп, я всем телом чувствую гудение басов из стоящего где-то сзади динамика.
— Какой в этом плюс? — говорит он и снова улыбается. — А плюс такой, что если внезапно на тебя налетит полиция, таможня, налоговая… Придут и увидят твой большой, сорокадвухдюймовый телевизор с плоским экраном и захотят узнать, на какие деньги… Как мытье лестниц может это обеспечить… В этом случае мой шурин предъявит кое-какие бумаги. В бумагах-то был беспорядок, а у тебя переработки, которые пока что не успели оформить честь по чести как дополнительный доход. Ты мыл лестницы по семьдесят два часа в неделю, весь август, ясно? И таким образом расплатился за телевизор.
Мы медленно едем по Вестеброгаде. Потом по Вэльбю-Лангтаде. Он спрашивает, где меня высадить. Здесь, отвечаю я, здесь, отлично. Он предлагает отвезти меня домой.
Он же бывший таксист.
63
Сегодня Хеннинг не пришел. Вообще не пришел.
Мы ждали десять минут, двадцать минут, тридцать минут. Он не пришел. И мы поймали такси.
Теперь сидим у его девушки в Южной гавани[19]. Когда она открыла дверь, слово взял Карстен. Она смотрела на нас такими глазами, словно мы требовали у нее лицензию.
Карстен прямо заявил, что нам нужно войти, что мы договорились встретиться с Хеннингом. Я, конечно, боюсь потерять свой товар, но Карстен в ужасе от того, что я могу лишить его работы. Понятное дело, ведь Хеннинг — его друг. И придется ему опять воровать автомагнитолы и лазить по чужим квартирам.
