1
Я больше не буду!
Не буду грешить, пить вино, волочиться за красотками!
Стану лучше! Очищу свою душу от бесов и больше никогда-никогда не подниму руку на человека!
Возможно, даже уйду в монастырь! Да что угодно, только помогите!
Святые, помогите мне прямо здесь и сейчас!
Какая только чушь не лезет в голову, когда над тобой – толща воды и ты не знаешь, доведется выплыть или так и сгинешь на дне.
Я выплыл.
Вынырнул, когда легкие уже разрывались от боли, жадно хапнул воздуха и вновь ушел под воду. Стянул липшие к ногам кожаные штаны и поплыл прочь.
Погони не было. Да и как? Озаботься Марк привлечь к делу наемников, те бы рванули по берегу в обход пакгаузов, а далеко отпустить от себя бесноватых он точно не рискнет.
Слава Святым, хоть в этом повезло!
На камни, у которых пенились и рваными брызгами взмывали вверх накатывавшие на берег волны, я еле выбрался, но все же нашел в себе силы забраться повыше, прежде чем скорчиться в жестком приступе рвавшего легкие кашля.
Но кашель – ерунда, главное – выплыл.
Уберегли небесные заступники, не дали сгинуть в пучине морской!
А что до обещаний… Святые в мудрости своей лучше кого-либо знают о несовершенстве человеческой природы. Нет, я от своих обещаний не отказываюсь, я обязательно постараюсь стать лучше. И даже стану. Когда-нибудь обязательно стану лучше и чище.
Когда-нибудь, да…
Немного отдышавшись, я огляделся по сторонам и махнул рукой одному из мальчишек, что вылавливали в заводях меж камней какую-то прибрежную живность.
– Да, мастер? – настороженно приблизился тот.
Странный господин в мокром исподнем ему никакого доверия не внушал.
Я развязал кошель – единственную помимо ножа вещь, от которой не стал избавляться, выудил из него серебряную полукрону и кинул монету пацану.
– На перекрестке Якорной и Солеваров стоит карета. Скажи, пусть едут сюда. Обернетесь в четверть часа, получишь золотой.
Малец даже не дослушал, рванул – только пятки засверкали. Вернулся минут через десять весь взмокший, разве что язык на плечо не вываливался.
– Ну? – поднялся я на ноги.
– Сюда не проехать, – шумно дыша, пояснил пацан. – За складами остановились.
– Веди, – бросил я, и мы зашагали к дыре в заборе меж двух приземистых пакгаузов. Пока под ногами расстилался ковер сухих водорослей, дело шло неплохо, а вот прогулка по крупной угловатой гальке оставила после себя не самые приятные впечатления.
– Вот они! – указал мальчишка на карету, возле которой настороженно замерли подручные Хмурого, и запрыгал на месте: – Дядь, гони монету! Давай, ты же обещал!
Я рассчитался с мальцом, и тот, сунув полновесную крону в рот, припустил прочь, не желая делиться нежданным богатством с приятелями. Ребятня, до того наблюдавшая за нами издали, немедленно бросилась вдогонку, свистя и улюлюкая на бегу.
Нисколько не смущаясь своего вида, я спокойно подошел к карете, достал из вороха сложенной на сиденье одежды карманные часы и откинул крышку.
Без четверти девять.
– Едем на бульвар Медников, – распорядился и забрался внутрь. Там избавился от толком не просохшего после вынужденного купания белья, переоделся в сухое и наполнил полынной настойкой серебряный стаканчик. В один глоток влил в себя горький напиток и без сил откинулся на спинку сиденья.
Марк Бонифаций, мать его, Тарнье!
Прикрепленный к нашей труппе экзорцист без следа сгинул в Драгарне тринадцать лет назад, и вот он – живехонек! Перебежчик поневоле, мизантроп по убеждениям и, что хуже всего, чернокнижник и бывший ухажер Берты.
Решил отомстить за мнимое предательство?
Зря!
Живьем закопаю! На куски голыми руками порву!
