— Теперь все ясно, я так и предполагал… Но как же вы решились пойти в услужение к протестантам? Это дело серьезное.
Анжелика успела приготовить ответ. Она придумала кое-что, отчасти под влиянием враждебных замечаний Северины.
— Видите ли, — она опустила глаза, — моя жизнь не всегда была образцовой. Вы можете, увы! догадаться об этом по признанию, которое я только что сделала. Но благодать Господня помогла мне встретиться с глубоко набожной особой, которую я не могу назвать, хотя живет она здесь, и она убедила меня искупить свои грехи и научила, как это лучше сделать. По ее совету я и поступила служанкой в это семейство Бернов, которое все ревностные католики Ла-Рошели хотели бы когда-нибудь видеть в числе обращенных.
— Вы можете рассчитывать на меня, само собой разумеется.
Он уже перебирал в уме дам из Общества Святого причастия, соображая, кто из них мог заслать эту особу в качестве католической шпионки в дом Бернов. Мадам де Бертевиль?.. Мадам д'Армантьер?.. Не угадаешь сразу. Законы Общества требовали соблюдения тайны. Он кое-что знал о них, поскольку сам в него входил…
Анжелика повернулась к окну кареты. Вид улицы пробудил ее беспокойство.
— Просто страшно вообразить, что эти люди могли наделать в наше отсутствие. А я оставила там свою девочку…
— Ну, не устраивайте трагедии!..
Она была очаровательна, когда бледность разливалась по ее лицу и страх расширял ее ясные зрачки, придавая им такое трогательное и трагическое выражение. Хорошо бы сжать ее в объятиях и поклясться вечно защищать ее. Он галантно подал ей руку, помогая выйти из экипажа. Людовик XIV предписывал своим пэрам соблюдать любезность даже со скромными камеристками, а о подчиненном положении этой женщины было вообще легко забыть. Господин де Бардань торжествовал про себя. Трудно не обрадоваться при известии, что она служанка. Она, конечно, будет польщена тем, что привлекла внимание такой знатной особы, как наместник его величества короля в Ла-Рошели. И потом, не придется преодолевать, можно сказать, врожденную сдержанность дам-протестанток, чью скромность и стыдливость ему еще не удавалось победить. Он уже потерял всякую надежду на это, даже в отношении пикантной и колючей Женни, старшей дочери мэтра Маниго.
Достаточно было посмотреть на эту великолепную женщину, чтобы догадаться, что грехи, в которых она раскаивалась, были из тех, которые он, Никола де Бардань, охотно отпускал, — особенно если они совершались в его пользу.
Да и эта незаконная дочка тоже полезна, потому что ставит ее в униженное положение, которым так удобно будет воспользоваться.
Прекрасная ситуация. Просто удачный день выпал!..
Входя во двор, он удержал ее руку. Анжелика едва заметила это. Да ей и требовалась опора, ноги почти не держали ее.
— Видите, — успокоил ее де Бардань, — все тихо!..
Внизу, в прихожей, четверо солдат, палач и господин Бомье пили вино, которое подавала им старая Ревекка. Бомье держался в стороне: он был человек с положением, и ему не подобало выпивать вместе с палачом.
Увидев своего начальника, он встал, низко поклонился, но отнюдь не казался смущенным.
— Слышите? — движением головы он указал наверх.
Из спальни Лазаря Берна доносились медленные и скорбные звуки псалма. Пели о смерти и загробных муках. Протестанты охраняли труп, которому грозило поругание, и черпали мужество в молитвах.
— Видите? — повторил де Бардань, обернувшись к Анжелике. — Я ведь говорил вам. Мы в Ла-Рошели люди порядочные, умеем улаживать дела.
Она не могла слышать без дрожи доносившееся сверху пение, ей казалось, что это поют ее слуги и дети Рамбурга, окружившие свою мать, в ту самую минуту, когда в замок ворвались драгуны с саблями в руках.
Королевский наместник посовещался вполголоса с президентом Королевской комиссии по религиозным делам.
— Боюсь, как бы тут не возникло недоразумение, господин Бомье. Нам трудно будет обвинить Лазаря Берна в преступлении повторного обращения в протестантизм, потому что он никогда не отказывался от этой веры.
— Вы же обещали, что дадите мне свободу разбираться с такими делами и решать их по собственному разумению, — упрямо возражал Бомье.
— Конечно, но я вполне полагался на то, что вы не допустите никаких нарушений. Малейшая ошибка в этих деликатных вопросах может вовлечь нас в худшие затруднения. Гугеноты очень чувствительны и всегда готовы обвинять нас в несоблюдении законов…
Чиновник по делам обращения отвечал гримасой, означавшей, что считает излишним преувеличением все эти психологические нюансы.
— Господин королевский наместник, вы слишком много значения придаете этим людишкам. Они ведь отступники от истинной веры. С ними следует обращаться так же строго, как с дезертирами, с солдатами, покинувшими поле боя.
Во время этих переговоров подошел и господин Маниго, державший за руку юного сына, Жереми, а за ними двигались все женщины его семейства.
Королевский наместник поднялся с ними наверх. За ними последовал Бомье, сжав узкие губы с улыбкой упрямого мученика, привыкшего к обидам. Не моргнув и глазом, он слушал, как Никола де Бардань успокаивает собравшихся, говорит о «недоразумении» и даже обещает мэтру Габриэлю, что ему откроют городские ворота, когда похоронная процессии отправится на кладбище. Итак инцидент благополучно завершился.
Вдруг — де Бардань едва отскочил в сторону, — круглая фигурка в светло-зеленом капоре и с палкой в руках бросилась на Бомье, крича:
— Ты злой!.. Ты совсем злой! Я тебя убью!
Всеми забытая Онорина решила вмешаться. Она набросилась на того, кто был виной происшедшего беспорядка. Это был вредный человек, он встревожил всех людей. Надо было его уничтожить. Малютке не сразу удалось вытащить хворостину из вязанки дров, но теперь Бомье с трудом увертывался от ударов двухлетней ручонки. Господин де Бардань узнал дочку Анжелики и расхохотался.
— Какое прелестное дитя.
— По-вашему, так? — скрипнул зубами президент Комиссии по обращениям. — И вы допускаете, чтобы эта сопливая еретичка меня оскорбляла!
— Вот и опять, мой милый, вы ошиблись. Эта девочка окрещена по всем правилам нашей святой церкви.
Он конфиденциально моргнул подчиненному:
— Пойдемте, мэтр Бомье, я расскажу вам кое-что, чего вы по своей близорукости не заметили…
Анжелика схватила дочку одной рукой, Лорье другой и укрылась с детьми в кухне. Онорину охватил припадок слепого гнева, и кровь прилила ей к лицу. Она уже столько перетерпела в течение этого длинного дня. Взрослые обращали на нее не больше внимания, чем на котенка. Она безнаказанно играла с целым ведром воды, потом опрокинула кувшин молока, пытаясь накормить свою голодную кошку, потом забралась в горшок с вареньем и съела половину… А взрослые смотрели с мрачными лицами только друг на друга, изредка произнося какие-то громкие слова. Время от времени они начинали петь… Матери нигде не было видно, Онорине стало очень тоскливо, она подошла поближе к взрослым, вглядываясь в них, и тут ее мгновенную антипатию вызвал Бомье, который вытащил из-под полы сюртука свою табакерку, набил в два приема нос и громко чихнул. Его грубые жесты показались девочке особенно отвратительными, и она решила уничтожить этого противного человека.
