— И что случилось?
— Мы не знаем, синьор. Это-то мы и пытаемся выяснить. Когда мы подъехали, ее уже не было, но мы не знаем, отвели ли санитары ее обратно. Мы ничего не знаем, — сказал он, даже не пытаясь скрыть раздражение. Трое мужчин не сумели удержать одну женщину.
— Доктор Бонавентура, — сказал Брунетти, — вы можете рассказать, что здесь произошло? Вы в состоянии говорить?
Бонавентура слегка кивнул. Он снял с головы полотенце, и Брунетти увидел глубокую кровавую рану, которая шла от брови и исчезала над ухом, где росли волосы. Врач перевернул полотенце, чтобы найти чистое место, и снова прижал его к ране.
— Я сидел за столом вон там, — начал он, не давая себе труда указать на единственный в помещении письменный стол, — занимался бумагами, как вдруг эта старуха оказалась в комнате, кричала, явно была не в себе. Она подскочила ко мне, что-то держа в руке. Не знаю, что это было; могла быть просто ее сумка. Она кричала, но я не знаю что. Я не мог понять ее, а может, просто был слишком удивлен. Или испуган. — Он снова перевернул полотенце: кровь не унималась. — Она ударила меня, а потом начала рвать бумаги на столе. Тут-то и вошли санитары, но она была в бешенстве, в истерике. Сбила одного из них с ног, а второй споткнулся об упавшего и сам упал. Не знаю, что случилось потом, так как глаз у меня был залит кровью. А когда я вытер кровь, женщина уже исчезла. Два санитара еще лежали здесь, на полу, а она исчезла.
Брунетти посмотрел на Вьянелло, и тот ответил:
— Нет, синьор. Снаружи ее нет. Она просто исчезла. Я говорил с двумя санитарами, но они не знают, где она. Мы позвонили в интернат для престарелых узнать, не пропал ли кто из их пациентов, но они сказали — нет. Там как раз было время завтрака, так что легко было всех пересчитать.
Брунетти снова обратился к Бонавентуре:
— У вас есть хоть какие-нибудь соображения, кто это мог быть, Dottore?
— Нет. Никаких. Я никогда ее раньше не видел. Понятия не имею, как она попала сюда.
— Вы осматривали пациентов?
— Нет, я же сказал, что занимался бумагами, что-то записывал. И вряд ли она вошла через комнату для посетителей. Я думаю, она вошла оттуда, — проговорил он, указывая на дверь в другом конце комнаты.
— А что там?
— Морг. Я закончил там за полчаса до того и делал записи.
В суматохе всей этой истории Брунетти забыл о своей ярости. И вдруг он похолодел, его пробрало до костей, но то была не ярость.
— Как она выглядела, Dottore?
— Полноватая старая дама, вся в черном.
— Какие записи вы делали, Dottore?
— Я же сказал, о вскрытии.
— О каком вскрытии? — спросил Брунетти, хотя спрашивать, он уже понял, нет никакой необходимости.
— Как там его звали? Этого молодого человека, которого привезли прошлой ночью? Ригетти? Рибелли?
— Нет, Dottore. Руффоло.
— Да, вот именно. Я только что закончил. Его зашили. Предполагалось, что родные придут и заберут его в два часа, но я закончил немного раньше и пытался все записать до того, как возьмусь за следующего.
— Вы можете вспомнить что-нибудь из того, что она говорила, Dottore?
— Я же сказал, я ее не понимал.
— Пожалуйста, постарайтесь сосредоточиться, Dottore, — сказал Брунетти, стараясь говорить спокойно. — Это может оказаться важным. Какие-нибудь слова? Фразы? — Бонавентура молчал, и Брунетти спросил: — Она говорила по-итальянски, Dottore?
— Вроде бы. Какие-то слова были итальянскими, но все остальное — диалект, хуже какого я в жизни не слыхал. — На полотенце Бонавентуры уже не осталось чистых мест. — Наверное, мне нужно пойти заняться своей раной.
— Один момент, Dottore. Вы поняли какие-нибудь слова?
— Ну конечно, она ведь кричала «Ватbiпо, bатbiпо»,[32]но этот молодой человек не мог быть ее сыном. Она слишком стара.
Она была не слишком стара, но Брунетти не счел нужным сообщать об этом.
— Вы что-нибудь еще поняли, Dottore? — снова спросил Брунетти.
От мучительной боли и от не менее мучительных попыток вспомнить Бонавентура закрыл глаза.
— Она сказала «assasino»,[33]но это, наверное, она меня так назвала. Она грозилась убить меня, но только ударила. Все это совершенно бессмысленно. Никаких слов, только дикие вопли. Наверное, тогда-то и появились санитары.
Отвернувшись от него и кивнув в сторону двери в морг, Брунетти спросил:
— Тело еще там?
— Да, я же сказал. Родственникам было велено прийти за ним в два.
Брунетти ринулся к двери и распахнул ее. Там, всего в нескольких метрах от двери, лежало тело Руффоло, обнаженное и ничем не прикрытое, на металлической каталке. Простыня, его закрывавшая, была смята в ногах, словно ее сорвали и отбросили.
Брунетти сделал несколько шагов и посмотрел на молодого человека. Голова его была повернута в сторону, и Брунетти увидел рваную линию, шедшую через волосы и завершающуюся дырой, через которую Бонавентура исследовал повреждения, нанесенные мозгу. Спереди на теле виднелся длинный разрез, та же самая ужасная черта, которая шла по сильному молодому телу американца. Казалось, черту это провели по циркулю, так точно и верно был очерчен круг смерти, и Брунетти вернулся туда, откуда начал.
Он отошел от того, что совсем недавно было Руффоло, и вернулся в кабинет. Еще один человек в белой куртке наклонился над Бонавентурой, осторожно прикасаясь пальцем к краям раны. Брунетти кивнул Вьянелло и Мьотти, но прежде чем кто-то из них успел шевельнутся, Бонавентура посмотрел на Брунетти и сказал:
— Тут есть одна странность.
— Что такое, Dottore? — спросил Брунетти.
— Она думала, что я из Милана.
— Не понял. Что вы хотите сказать?
— Когда она сказала, что убьет меня, она назвала меня «milanese traditore»,[34]но она только ударила меня. Она все время кричала, что убьет меня, и все время называла «milanese traditore». Мне кажется, в этом нет никакого смысла.
Внезапно Брунетти понял, какой в этом смысл.
— Вьянелло, ваша моторка здесь?
— Да, синьор, у больницы.
— Мьотти, позвоните в квестуру, пусть они вышлют мобильный отряд, прямо сейчас, к палаццо Вискарди. Пошли, Вьянелло.
Полицейский катер был привязан слева от больницы, моторы работали. Брунетти спрыгнул на палубу, Вьянелло сразу же за ним.
