И сам же начал отвечать на свой вопрос. Сначала он набросился на правых, жадных еврейских капиталистов и бессовестных спекулянтов-евреев, которые втянули кайзера в войну с целью набить свои грязные карманы. Затем он принялся за социалистов и коммунистов (кстати, тех же евреев), которые предали Германию при заключении перемирия, надеясь закабалить великую германскую расу и отдать ее во власть своих безжалостных и хитрых еврейских покровителей из Москвы.
Надо признать, он необыкновенно ловко манипулирует публикой. Сначала добивается поддержки одной стороны, потом перетягивает на свою сторону другую половину и таким образом — allez-oop! — приводит их к взаимному согласию. И уже потом преподносит им свое решение их общей проблемы.
На самом деле все довольно просто.
— Во-первых, мы, немцы, должны воздвигнуть дамбы против потоков нечистот, которые нас отравляют. Мы должны устранить из наших рядов всех, кто нас очерняет, все, что угрожает нашему незапятнанному, священному немецкому образу жизни. И эти «все», безусловно, евреи. Затем нам, немцам, следует объединиться, но не как капиталистам и наемным работникам, а как братьям и сестрам, как соратникам величайшего Volk на земле.
Ближе к концу он, казалось, впал в транс. Его голос стал выше, по красному лицу стекал пот. Он стал похож на одержимого, как будто в него вселился злой дух или демон.
— Скоро, — кричал он, судорожно хватаясь руками за воздух и задрав голову так, что аж жилы на шее вздулись от напряжения, — когда мы придем к власти, то уничтожим всех этих тварей — ПРЕДАТЕЛЕЙ! — мы вздернем их на виселицах, где им и место! Только смело глядя в будущее, мы ВМЕСТЕ, все НЕМЦЫ, сможем возродить в себе волю, чтобы возвыситься вновь! Нашу ВОЛЮ! Нашу НЕСОКРУШИМУЮ волю! Два миллиона погибших немцев остались лежать на полях сражений. Еще миллионы из них были ИСКАЛЕЧЕНЫ, остались СИРОТАМИ и ВДОВАМИ. Мы в долгу перед этими миллионами и перед самими собой, и мы обязаны построить новую и сильную Германию!
Толпа натурально помешалась. Будь я социалисткой или еврейкой, то опустилась бы на четвереньки и поползла к выходу в надежде, что меня не заметят.
Самое ужасное в том, что завтра рано утром мне снова придется встретиться с этим человеком, И должна поговорить с ним о попытке покушения, на его жизнь.
Глава тридцать пятая
На следующее утро, в половине девятого, еще до того как мисс Тернер предстояло отправиться на встречу с Гитлером, мы с ней сидели напротив друг друга за столиком в гостиничном кафе.
— Где вы встречаетесь? — спросил я.
— В гостинице «Времена года». На Максимилианштрассе. — Она отпила глоток чая. — У партии там квартира.
Сегодня на мисс Тернер был строгий серый костюм, открывавший между отворотами пиджака только узкую полоску застегнутой на пуговицы белой блузки. Волосы стянуты на затылке в пучок. Не приглядываясь, трудно было догадаться, что эта женщина и вчерашняя дама в черном платье одно и то же лицо. Лично я, как обычно, пригляделся и все равно с трудом верил своим глазам.
— Вам вовсе не обязательно туда ехать, — заметил я.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мы можем позвонить в гостиницу. Сказать, что вы плохо себя чувствуете.
— Зачем же это делать?
— Мисс Тернер, вам этот человек явно несимпатичен.
— Я его презираю. Но у нас, как вы заметили, есть работа, которую мы должны выполнить, а выполнить ее можно только так.
— Вы уверены?
— Вполне. — Я расслышал резкость в ее тоне. Очевидно, она и сама это заметила, потому что смягчила свои слова улыбкой, и добавила: — Спасибо тем не менее за заботу.
— Ладно, — сказал я. — Решено.
Она подняла чашку и отпила чаю.
— А вы что будете делать сегодня? — Наверное, пытается еще больше смягчить свою резкость, решил я.
— Попробую достать Купера. Он знает, где мы. Пора бы от него что-нибудь услышать.
— Вы все еще думаете, что это господин Кодуэлл передал Эрику фон Динезену сведения о нас?
— Я такое не исключаю.
— Знаете, он не такой, как остальные. Я имею в виду — Эрик. Точно говорю.
— Рад за него.
Мисс Тернер снова улыбнулась.
— Жаль, не знаю, как вас убедить.
— Может, Купер сумеет.
Она кивнула, оглядела зал и посмотрела на меня.
— Который час?
Я достал часы.
— Без двадцати девять.
Мисс Тернер выпрямилась и глубоко вздохнула, силясь взять себя в руки.
— Мне пора.
— Еще не поздно передумать.
Она быстро и решительно покачала головой.
— Нет. Все будет в порядке.
Как было бы хорошо для нее да и для нас обоих, если бы она передумала. Если бы не отправилась на встречу с Гитлером этим утром.
Мы с ней узнали об этом в тот же день, правда, значительно позже.
После завтрака я прошел несколько кварталов до гостиницы, откуда в субботу я звонил Хансу Мюллеру. Дежурил тот же самый портье, и он меня вспомнил. Я дал ему много денег — много даже по американским стандартам и попросил организовать мне международный звонок в Англию. Я дал ему номер телефона Купера в Лондоне, расположился в кресле в фойе и стал ждать, пока операторы на телефонной станции проделают свои фокусы.
Через сорок пять минут дежурный жестом показал мне, что связь установлена. Я направился в уютную будочку и снял трубку.
— Алло!
— Бомон? — Знакомый громкий голос Купера заглушал все шумы на линии.
— Да. Доброе утро.
— И вам того же. Линия чистая, так? — Он имел в виду — надежная.
— Вроде бы, — сказал я, — но никакой гарантии, что так будет и дальше.
— Получил вашу телеграмму, — сказал он. — Поручил кое-кому разобраться. Конечно, неприятно это говорить, но вы, похоже, правы.
— Насчет Коберна? — спросил я, чтобы знать наверняка. Коберн — кодовое имя, которое я использовал для Кодуэлла.
— Да, точно. Разумеется, мы вам признательны, что поставили нас в известность.
У меня, однако, возникло ощущение, что мисс Тернер будет не очень мне признательна.
— Не стал с вами сразу связываться, — сказал он, — потому что сначала мы хотели выяснить, на какую организацию он работает.
— Она часом не в Лидсе? — «Лидс» было кодовым именем клиента, в данном случае нацистов.
