твердое убеждение, что его социальная интеграция зависела от способности излучать радость. Мрачный и смущенный, Фрэнк признался: “Это довольно тяжело для меня, Пит. Находиться со мной не очень весело”.
В нем была глубоко заложена защита созависимости — оставаться вечно приятным и соглашающимся. Он не мог избавиться от страха, что, если не будет достаточно оптимистичным, то станет противен своей новой партнерше и она его бросит. Фрэнк сообщил, что его домашние регрессии участились. Иногда он чувствовал отчаянную потребность изолироваться и спрятаться. Его реакция ступора была настолько активирована, что он все больше уходил от своей партнерши в молчание. Он знал, что слишком много уходит с головой в работу на компьютере, чрезмерный сон и непрерывный просмотр спортивных состязаний, но не мог остановиться.
Во время самых сильных эмоциональных регрессий его страх и отвращение к себе становились настолько сильными, что он выдумывал любой повод, чтобы выбраться из дома. Фрэнка осаждали мысли и фантазии снова жить одному. Его внутренний критик выигрывал битву. Он был уверен, что его партнерше так же противно с ним, как было когда-то его матери. Он был буквально на грани бегства. Фрэнк собирался уйти, как делал это и ранее, когда после короткого периода увлеченности заканчивались его предыдущие отношения.
Мы провели много последующих сессий, пытаясь справиться с этими эмоциональными регрессиями к его изначальной отверженности. Он стал лучше понимать, что его молчаливые уходы были доказательством того, что он находится в эмоциональной регрессии. Затем он принял решение в такие моменты перечитывать и применять “13 советов для управления эмоциональными регрессиями”.
С моим подбадриванием и мягким подталкиванием он горевал о своей первоначальной заброшенности на более глубинном уровне, чем когда-либо прежде. Вновь и вновь он сопротивлялся желанию критика проецировать свою мать на партнершу.
В то же самое время я призвал Фрэнка стать более уязвимым в отношениях со своей подругой. Он практиковал это в ролевых играх со мной. Воодушевленный всей этой работой, он начал разговаривать со своей девушкой о своем кПТСР. Как отзывчивый человек, она ответила сочувствием и поддержкой. В итоге это помогло ему обнаружить, что его уязвимость заставляет его чувствовать еще больший страх и стыд. К его великому облегчению подруга не только сопереживала, но и была благодарна за его уязвимость. Девушка сказала Фрэнку, что после раскрытия им своей уязвимости она почувствовала себя в безопасности и смогла поделиться с ним собственной уязвимостью еще более глубокого уровня. Когда он рассказывал мне это, то плакал горькими слезами благодарности. Я выразил ему сочувствие слезами на своих глазах.
Коронным достижением Фрэнка несколько месяцев спустя было то, что он, наконец, достаточно осмелился, чтобы рассказать ей о том, что испытывал, когда переживал настоящую депрессию. Этот прорыв еще больше сблизил их. Их любовь дошла до такой близости, которая возникает только тогда, когда люди чувствуют себя достаточно безопасно, чтобы говорить обо всем на свете.
Поскольку мой клиент стал более искусным в своей уязвимости, он был вознагражден незаменимой близостью, проистекающей из взаимного сопереживания. В течение следующего года он и его будущая жена стали такими надежным партнерами по взаимной вербальной вентиляции, что у Фрэнка отпала необходимость в моих услугах.
Заработанная надежная привязанность
Максимальную отдачу от своих терапевтических сессий клиенты получат тогда, когда приобретают навык оставаться в межличностном контакте, рассказывая о своей эмоциональной боли. Это постепенно показывает им то, что они являются приемлемыми и достойными, независимо от того, что они чувствуют и испытывают.
Когда пережившие травму усвоят, что их регрессии являются нормальной реакцией на ненормальные условия детства, их стыд начнет растворяться. Тогда это ослабит их страх, что их могут посчитать неполноценными. В свою очередь, уменьшится их привычка в моменты регрессий изолироваться или отталкивать от себя других людей.
Заработанная надежная привязанность — это недавно выделенная разновидность здоровой привязанности. Многие психотерапевты, работающие в русле теории привязанности, считают, что эффективное лечение может помочь пережившему травму “заработать” хотя бы одну по-настоящему близкую связь. Заработанная надежная привязанность — это достаточно хорошая и обогащенная близостью привязанность, которую мы обсуждаем на протяжении всей этой книги.
Я считаю, что изложенные в этой главе принципы являются ключевыми к достижению заработанной надежной привязанности. В этом смысле хорошая психотерапия может стать моделированием близких отношений. Она будет способствовать нашему изучению и практике поведения, которое способствует построению близости. Ваша связь с психотерапевтом может стать переходной заработанной надежной привязанностью. В свою очередь, она может привести к заработанной надежной привязанности вне психотерапии. Я неоднократно наблюдал этот результат с самыми успешными своими клиентами и рад сообщить, что мой собственный последний опыт психотерапии был вознагражден им.
Спасение переживших травму от критика
Я завершу этот раздел заметкой для психотерапевтов. Термин спасение/спасательство и то, что он означает, стал табуирован во многих психотерапевтических кругах и в движениях 12 шагов (например, в Анонимных алкоголиках, Анонимных созависимых и Взрослых детях алкоголиков). Слово “спасение” часто используется в значении “всё или ничего”, и, таким образом, тип активной помощи патологизируется. Однако я считаю, что, помогая пережившим травму выбраться из пропасти эмоциональных регрессий, мы спасаем их должным образом.
Главной областью здорового спасения является реальность критика. Я считаю, что у ребенка есть неудовлетворенная потребность в спасении, которую я реализую, “спасая” своего клиента от критика — представителя его родителей. Эту потребность никто до этого не удовлетворял. Ребенок не был спасен от своего травмирующего родителя. Этот факт является ужасной формой неглекта вторым родителем, родственниками, соседями или учителями, которые игнорировали признаки того, что ребенок увядает от жестокого обращения.
Десятилетия проработки собственной травмы не позволяют моему сердцу больше молчать, когда кого-то атакует внутренний критик. Молчание, на мой взгляд, эквивалентно молчаливому одобрению. Я больше не могу сидеть спокойно и не вмешиваться, когда пережившие травму насилуют себя с помощью интернализированного голоса своих родителей.
Дополнительную мотивацию моей решимости бросить вызов токсичному критику клиента придает многолетний и провальный опыт лечения у психоаналитика. Психоаналитик, выполнявшая роль “пустого экрана”, позволяла мне без конца колебаться между ненавистью и отвращением к себе. Ни разу она не подчеркнула, что я могу и должен бороться с поведением, направленным против самого себя. Специалист по травме Харви Пескин (имеющий диплом Калифорнийского университета) назвал бы это неспособностью выносить вид травмированного ребенка.
Теперь я громко оспариваю ложь и клевету критика и стараюсь протянуть руку помощи пережившим травму, помогая им выбраться из бездны страха и стыда, в которую их вверг критик.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы преодолеть свое дисфункциональное чувство вины, вмененное мне во время моего учебного процесса, по поводу спасения. По иронии судьбы, если я сейчас чувствую вину, это происходит вследствие эмоциональной регрессии, когда я малодушно позволяю
