Терзаю нежное тело пару часов, пока мы оба, нажравшиеся друг другом, не успокаиваемся, нежась в горячих объятиях.
‒ Пойдём в душ?
‒ Нет, я хочу пахнуть тобой, ‒ переворачивается, уткнувшись в мою грудь. Всматривается в лицо, поглаживая пальчиками губы. Пустой взгляд, но в то же время пронизывающий болезненной тоской и обречённостью.
‒ Что происходит, Лана?
‒ Всё нормально, ‒ привычный ответ злит, и я, опрокидываю девушку на спину, нависая сверху. Так она не сможет отвернуться.
‒ Не нормально. Ты почти не улыбаешься, сторонясь всех в доме. Сбегаешь, не дождавшись окончания ужина, игнорируешь завтраки, практически не общаешься с моими родными.
‒ Я не хочу здесь находиться. Хочу в Москву.
‒ Тебя кто-то обидел? Ольга высказалась? Алла что-то выкинула? Мама? ‒ на каждый вопрос отрицательно вертит головой.
‒ Просто чувствую себя некомфортно.
‒ Потерпи ещё немного, Вишенка. Я обещал дочери отдых. Ещё каких-то десять дней, и я полностью в твоём распоряжении.
‒ Хорошо.
Вот только в этом её «хорошо» нет ничего хорошего и обнадёживающего. Смотрит, словно я только что обрёк её на самую ужасную пытку, заставив переступить через себя.
‒ Руслана, я не хочу тебя потерять.
‒ Я не потеряюсь, только если ты сам не попросишь меня уйти, ‒ глаза блестят, наполняясь влагой, губы едва заметно трясутся. Больной взгляд: в нём страсть и отчаяние. Я так хорошо это чувствую, будто прогоняю через себя её эмоции.
‒ Никогда.
Моя. Сказала, что моя, но сейчас она ещё дальше, чем была месяц назад. Словно мы вернулись на начальный этап наших отношений, когда Лана сбегала снова и снова, уверяя, что безразлична ко мне. Но в её взгляде просматривается бесконечная гамма эмоций, связанных со мной, и в то же время, холодность, будто она вновь закрывается в своём маленьком мирке, куда мне входа нет.
Прижимаю к себе любимую женщину, наслаждаясь ароматом вишни, который, кажется, стал уже моим собственным. Обнимает в ответ, словно боится, что я выскользну из её объятий. Мне не нравится, что я вижу и чувствую. Такой она была в нашу первую ночь, когда согласилась отработать долг в моей постели ‒ чужая, закрытая, потерянная.
Мне бы надавить, чтобы выбить из этой хорошенькой головки всё, что действительно волнует мою Вишенку, но есть вероятность усугубить ситуацию и потерять её насовсем. Давление ‒ не тот метод, которым можно воздействовать на Лану.
Так и засыпаю, сжимая её в кольце своих рук, даже не смея предположить, что через несколько часов потеряю всё.
Лана
Лежу, прижавшись к Лису, вслушиваюсь в размеренное дыхание. Закрываю глаза, перемалывая события последних дней. Внутри ворочается адский ком противоречий, который вот-вот раздавит меня. Нет возможности поделиться с Лисом, выплеснуть, избавиться: внезапно и много, сильно и глубоко, больно и страшно.
Сон не идёт. Сползаю с кровати, чтобы не потревожить мужчину. Пробираюсь по коридорам большого дома, желая остаться незамеченной.
Ночная прохлада освежает, а запах сотен роз пьянит восхитительными ароматами. Прячусь в беседке, вглядываясь в темноту.
‒ Не спится?
Подскакиваю, не ожидая, что кто-то из обитателей дома ещё бодрствует. Марита обходит меня, усаживаясь напротив. Молчит, сверлит чёрным, пронизывающим насквозь, взглядом.
‒ Вы тоже считаете, что мне не место рядом с вашим внуком? ‒ решаюсь на вопрос, не надеясь услышать ответ, который развеет мои сомнения.
‒ Я такого не говорила.
‒ Зато сказали ваша невестка, Ольга и правнучка. Каждый в этом доме указал мне место, и оно далеко отсюда, ‒ хмыкаю, уже понимая, что ба никогда не встанет на мою сторону.
‒ Не принимай близко к сердцу, Руслана.
‒ Откуда вам знать, какова глубина моего сердца и где для него близко?
‒ Зато я знаю глубину сердца своего внука и вижу, насколько прочно ты в нём поселилась. Вопрос лишь в том, испытываешь ли ты к нему тоже самое?
‒ Да, ‒ отвечаю не задумываясь.
‒ Знаешь, чем отличается любовь от настоящей любви?
‒ Чем же?
‒ Когда ты любишь, говоришь «я хочу быть счастлив», когда любишь по-настоящему, говоришь «я хочу, чтобы был счастлив ты». Незначительная, казалось бы, разница, но такая огромная на самом деле. Какой вариант твой?
‒ Второй.
‒ Ты уверена? ‒ Подаётся вперёд так, что между нами остаётся пара сантиметров.
‒ Да.
‒ Допустим, я заявлю о своей непоколебимой уверенности, что Элисео будет счастлив с Ольгой, воссоединившись с семьёй. Ты уйдёшь в сторону? Позволишь быть счастливым не с тобой?
‒ Да, ‒ шепчу, сглатывая подкатывающий к горлу ком.
‒ Тогда уезжай, Руслана. Позволь ему обрести своё счастье. ‒ Марита поднимается, а я, будто под гипнозом, застываю от её последних слов.
‒ Вы меня выгоняете? ‒ поднимаюсь и иду следом.
‒ Да.
‒ Когда мне уехать?
‒ Прямо сейчас. ‒ Останавливаюсь, осматриваясь в панике по сторонам. Глубокая ночь и нет возможности всё продумать. ‒ Есть рейс в пять утра на Москву. Марк всегда летал им. Я вызову такси, а ты собери вещи. И не разбуди всех в доме.
Женская фигура удаляется в сторону дома, а я, словно каменное изваяние, не могу пошевелить конечностями. Ноги кажутся чугунными, не могу заставить себя сделать хотя бы шаг. По щекам стекают слёзы. Вот и всё. Последний человек, на поддержку которого я рассчитывала, выбрал сторону. Не мою. Не нашу с Лисом. Мне остаётся лишь подчиниться, гонимая каждым в этом доме.
Наконец, заставляю себя войти в дом, а следом в спальню. Лис спит на животе, засунув руки под подушку. Привычная поза, удобная для него. Нестерпимо хочется его разбудить и прореветься на крепком плече, но, если против Елены и остальных я могу устоять, то Марита мне не по зубам. Её слово ‒ кремень. Вариантов нет.
Присаживаюсь на край кровати, едва касаясь, провожу пальцами по родной спине. Зарываюсь в тёмные жёсткие волосы, и кажется, что я ничего мягче в жизни не трогала. Внутри всё рвётся в ошмётки, обволакивая нестерпимой болью. Никогда не осознаёшь, насколько ты привязан к человеку, пока тонкие, едва осязаемы нити, притягивающие вас, не рвутся, выжигая то живое, что делало тебя человеком. Понимаю, что мне нужно с ним попрощаться и уйти, позволив любимому мужчине остаться лишь воспоминанием, которое я сохраню на дне своей уничтоженной души.
