Но неужели всё это устроил он, он один?
Неужели благородная шпага его рисовала кровью?
Неужели он был не художником, а мясником?
Найдя взглядом отделённые головы, далеко откатившиеся в разные стороны, Себастьян едва удержался от приступа дурноты. Взгляд сильфа затуманился печалью. Кровь всё еще продолжала вытекать из крупных сосудов, рассечённых блистательными, точными ударами.
Глаза Моник были раскрыты, и из них медленно, оставляя потёки на белом лице, текли кровавые слёзы. Лицо убитой выглядело так же безжизненно, как и до начала боя, только черты лица заострились еще больше, обозначая сокровенное присутствие смерти.
Некоторое время Серафим бессмысленно глядел в это лицо. Затем, вздохнув, достал из потайного кармана револьвер и как-то неуверенно, растерянно приставил дуло к виску. Что дальше?
Навязчивая мечта его исполнилась: он вернулся и узнал, что стало с Моник, узнал, как она умерла. Возможно, теперь возлюбленная перестанет являться ему во снах. Теперь всё было кончено.
Но мог ли представить ювелир, что кровь её окажется на его собственных руках? Нет, с этим невозможно было смириться… слишком далеко зашёл он на пути греха. Даже святой отец не сможет помочь ему больше.
Он ведь так любил эту женщину… и что, о Изначальный, что он с нею сделал?!
Как хрупка и эфемерна жизнь, как легко она обрывается. Как могло молодое гибкое тело превратиться в эти бледные останки, смотреть на которые просто отвратительно? Разве было оно создано для этого – гниения, разложения? Разве было оно создано для того, чтобы пойти на корм червям и исчезнуть бесследно?
В душе ювелира полыхал пожар. Горела крепость прежней жизни, светлый город из снов и воспоминаний, и без того едва не разрушенный Софией. Он был обречён. Это конец.
Пламя вымывало цвета, плавило контуры, искажало и обессмысливало всё, любые отзвуки прошлого. Любые чувства. От него не было спасения даже в самых сырых закоулках памяти: высокие стены оседали, обваливались в пропасть без дна, не в силах защитить его сокровища. Опоры, каркасы разорённых зданий, словно белые кости скелетов, что были когда-то людьми, – ничто уже не напоминало прежние сияющие замки. Это и правильно: хватит рыться в обрывках воспоминаний, истрёпанных ветром прошедших лет. От них больше нет проку. Но вырастет ли когда-нибудь новый город на этих осиротевших, обглоданных временем камнях, в которые превратилось его сердце?
И правильно ли, когда из сердца вырастают стены?
Себастьян мысленно выругался, сдержав себя от произнесения вслух слишком грубых, слишком неправильных для места смерти Моник слов. Это не выход. Возможно, выхода и вовсе нет. С бессильной злостью сильф зашвырнул подальше револьвер и, задыхаясь от переутомления, упал на густо пропитанный кровью пол. Нужно перевести дух и хоть немного восстановиться, прежде чем идти. Идти… но куда?
…Раздавшиеся негромкие щелчки застали ювелира врасплох: два выстрела, почти одновременные, окончательно ошеломили и обескуражили его. Вот теперь это точно был конец.
Короткие, тяжёлые плевки револьвера.
Глава 24, в которой встречают старых друзей и изучаются секретные досье
Прицел был взят удачно: пули уверенно пробили плоть, прошили насквозь волокна мышц, сплетение связок и сухожилий и раздробили костную ткань.
Звуки выстрелов почти полностью отсутствовали, несмотря на царящую в мельнице гробовую тишину и тот факт, что выстрел из револьвера практически невозможно произвести скрытно. Особенности конструкции делали новомодные глушители бесполезными: при движении пули из барабана в ствол всё равно был слышен довольно-таки громкий хлопок, вызванный утечкой пороховых газов.
Но на сей раз глушитель использовался эффективно, так что модель револьвера, вероятно, была серьёзно модифицирована, либо это результат применения специальных патронов. В любом случае, ювелир ещё не встречался с таким совершенным оружием.
– На колени! – без выражения приказал знакомый голос за его спиной. – Руки за голову, и не вздумай двигаться.
Первую часть приказа Себастьян выполнил непроизвольно – при нападении он инстинктивно вскочил, пытаясь скрыться, но от болевого шока ноги сами собой подогнулись. Со второй дела обстояли хуже – правую руку ювелир худо-бедно поднял, а вот левая, наиболее важная, так и осталась болтаться безжизненной плетью.
Похоже, плечевой сустав был серьёзно повреждён, что совершенно не утешало. Неизвестно, восстановится ли он вообще. И хотя Себастьян одинаково хорошо научился владеть обеими руками, в качестве ведущей всё же предпочитал использовать именно левую. Это давало весомое, порой решающее преимущество в схватках с не слишком опытными противниками.
– Здравствуй, Маршал, – с усилием переведя дух, тихо произнёс ювелир. – Почему не в голову?
Убийца рассмеялась в ответ – резко и как-то неприятно.
– Вот мы и свиделись снова, Серафим. И кажется, в этот раз ты не очень-то рад встрече! А ведь я предупреждала. Однако ты обижаешь меня вопросом: как можно убить старого доброго друга, не дав тому перед смертью облегчить душу молитвой? Всем ведь известны твои странности.
– Что ж, спасибо за заботу, – вполне искренне поблагодарил Себастьян, от боли закусив губу. И тело, и душа его были изранены, придя в болезненное согласие. Но сильф действительно был рад, что сможет помолиться и успокоиться перед смертью. Гораздо хуже было бы умереть, даже не осознавая момент ухода, не успев приготовить свой дух. – Могу я приступать?
Убийца не ответила. Она неслышно обошла вокруг и встала напротив, продолжая удерживать жертву на прицеле.
Вид её был примечателен: невысокая фигурка, с головы до ног облачённая в чёрное, без рисунков, одеяние с капюшоном. Лишь узкая полоска в области глаз оставалась открытой, и были заметны небольшие, плотно прилегающие к лицу вытянутые очки с жёлтыми линзами. Себастьян знал, что такие линзы используют для увеличения резкости: объекты выглядят более чётко, что немаловажно для прицельной стрельбы. Мягкая обувь из тончайшей кожи помогала двигаться бесшумно и быстро, – так быстро, как только способен двигаться человек. Удобный костюм совершенно не стеснял движений. По всей вероятности, его легко сложить в небольшой узел, перенести в нужное место и скоро надеть. Для ремесла убийцы всё это имело большое значение.
Нельзя не признать, маскировка оказалась по-настоящему хороша. Столь хороша, что даже острое зрение сильфа едва различало невидимку в полумраке помещения: переходя с места на место, она не привлекала внимания и казалась органичной деталью окружающего интерьера.
Экипировка убийцы также вызывала уважение: два компактных револьвера Маршал держала в руках, в кобурах на поясе и на бёдрах хранились ещё четыре. Оружие высочайшего качества, удобное для скрытого ношения и молниеносного извлечения. Стрельба из него велась поочередно из четырех стволов.
Несмотря на любовь Маршала к огнестрельному оружию, за поясом убийцы также пряталась длинная цепь с серпом на конце, а на перевязи за спиной был закреплен прямой меч. То был не обычный клинок – примерно на четверть более короткий, чем привычный одноручный меч, он был гораздо более удобен на ограниченных пространствах: лестницах, замковых переходах, да и вообще в любых тесных помещениях. Толщина клинка примерно вдвое превосходила стандартную и, делая меч более прочным, давала возможность действовать им как рычагом при взломе различных дверей и тайников. Небольшая квадратная гарда при необходимости могла использоваться как ступенька, а в свободной нише ножен имелась полость для ослепляющего порошка, яда или взрывчатки, которые всегда могли пригодиться в такой непредсказуемой профессии. Иными словами, это было практически универсальное оружие.
