«Если кто-то полагает, что Мобуту может продолжать дурить людей, то не думаю, что потребуется много времени, чтобы показать людям, что мы — не дураки», — предостерегал полковник Каремера, руандийский министр здравоохранения. Последние батальоны МООНПР наконец убрались из Руанды в апреле 1996 г., и через месяц уже казалось, что война, которой ждали все, начинается.
— Заир все провоцирует и провоцирует, — говорил мне Клод Дюсаиди в Министерстве обороны. — Если Заир хочет изгнать своих граждан и подарить их нам, пусть Заир отдает их вместе с землей.
Я так часто слышал эти слова от чиновников в Кигали, что спросил Дюсаиди, который был знаменит своей прямотой, не собирается ли Руанда вторгнуться в Заир.
— У нас и без Заира проблем хватает, — ответил он. — Нам не нужно выходить за собственные границы, чтобы найти повод для расстройства. Но если бы мы захотели взять себе Северный Киву, то пошли бы и взяли.
* * *
После массового убийства в монастыре Мокото сотни выживших тутси сумели бежать и укрыться в ближайшей заирской деревне. Я хотел знать, что с ними там сталось. По пути к заирской границе я остановился в лагере в Северо-Западной Руанде, где содержались тысячи заирских тутси, недавно изгнанных из Северного Киву. Я переговорил примерно с десятком мужчин, которые говорили, что, когда в начале 1996 г. начались нападения «Власти хуту», Заир послал в провинцию войска. Тутси рассчитывали, что солдаты станут их защищать, что Заир не даст в обиду собственных граждан. Вместо этого большинство солдат присоединились к погромщикам в грабеже тутси, а затем насильно вытеснили их через границу. «Они заставили нас заплатить им за доставку к границе», — сказал мужчина, чей наряд свидетельствовал о его внезапной зависимости от гуманитарной милостыни: пара сверхпрочных лыжных ботинок-вездеходов и свитер из исландской шерсти.
Беженцы-тутси из Заира были убеждены, что за их злоключениями стоит Мобуту. «Он очень сильный человек, — говорил беженец, который несколько десятилетий был гражданским служащим. — Он у власти уже 30 лет, и всякий раз, как у него появляется внутренняя оппозиция, он допускает гражданский конфликт, потом подавляет его и говорит: «Вуаля, вот вам мир». Беженцы полагали, что Мобуту способен восстановить порядок, если сочтет нужным. В конце концов, его полное самонареченное имя — Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду Уа За Банга — переводилось как «всемогущий воин, который благодаря стойкости и воле к победе идет от завоевания к завоеванию, сжигая все на своем пути», а также имело еще одно значение: «петух, который не оставит в одиночестве ни одну курицу». Похоже, никто не сомневался, что все, что происходило в его королевстве, было делом его рук, результатом его действий или бездействия, и что конечный результат будет как раз таким, каким он его задумал.
Однако Мобуту не хотел, чтобы посторонние видели незавершенную работу. Добравшись до границы, я узнал, что Заир не впускает журналистов. «Они хотят прикрыть тотальный беспорядок, — сказал руандийский механик, возвращавшийся из однодневной поездки в Гому. — С этой страной все кончено. Бизнес из нее уходит». НО ПОГРАНИЧНИКИ МЕНЯ НЕ ЗНАЛИ, А ТАМОЖЕННИКИ, КОТОРЫЕ СХВАТИЛИ БЫЛО МОЮ СУМКУ, ТАК И НЕ ЗАГЛЯНУЛИ В НЕЕ: ИМ НУЖЕН БЫЛ ТОЛЬКО ВЫКУП — НЕМНОГО ДЕНЕГ НА ВЫПИВКУ, — И ТРЕХ ДОЛЛАРОВ ОКАЗАЛОСЬ ДОСТАТОЧНО.
Заир как государство долго считался фантомным конструктом. Само его название, которое Мобуту придумал в рамках программы «аутентичности», было игрой фантазии: «Заир» — это старинный португальский «бастард» от местного слова, обозначающего реку. И Мобуту, который любил появляться на телевидении в клипах, где его показывали шествующим среди облаков в его фирменной шапке из леопардовой шкуры и темных очках, пошел дальше, присвоив Адамову способность переименовывать всех своих подданных — или, по крайней мере, требовать, чтобы они отказались от своих христианских имен и взяли себе африканские. В стремлении к «аутентичности» он также национализировал все иностранные предприятия, ввел конституцию, даровавшую ему абсолютную власть, предписал всем национальный дресс-код (галстуки и костюмы были объявлены вне закона в пользу броско модифицированного маоистского сюртука, известного под названием абакос — сокращение от французского à bas les costumes, т. е. «долой костюмы»); заменил распятия собственным портретом, вычеркнул Рождество из праздничного календаря и подчистил все следы политической оппозиции. «Мы обращаемся к этой аутентичности, — как-то раз сказал он, — чтобы заново обрести свою душу, которую колонизация почти стерла из наших воспоминаний и которую мы ищем в традициях наших предков».
Следовательно, принципом Мобуту было двойное отрицание: стереть «испорченную» память, которая стерла истинную национальную память, и таким образом восстановить эту изначальную преемственность памяти. Эта идея была романтической, ностальгической и фундаментально бессвязной. То место, которое Мобуту именовал Заиром, никогда не было государством до той поры, когда бельгийский король Леопольд II нарисовал его карту, и даже само слово «аутентичность» — заимствование из французского экзистенциализма, который был моден во времена юности Мобуту, — откровенно противоречило его заявляемому во всеуслышание африканизму. Вспоминается Пол Пот, который вернулся в Камбоджу после обучения в Париже, сменил название своей страны на Кампучию, вывел из обращения календарь, объявил «нулевой год» и уничтожил миллион или больше своих соотечественников, чтобы искоренить западные влияния.
Мобуту, чтобы еще увеличить собственное величие, систематически доводил Заир до разложения. И (несмотря на дерзко решительный дух огромных масс заирцев, которые продолжали творить, учить, молиться, торговать и довольно красноречиво дебатировать о своих видах на политическую эмансипацию) большинство западных комментаторов пребывали в циничной убежденности, что такое положение дел почти так же аутентично, как сама Африка. Предоставьте туземцев самим себе, думали они, и — вуаля! — вот вам Заир. Мы словно бы хотели, чтобы Заир был Сердцем Тьмы; вероятно, это представление соответствовало нашему пониманию естественной иерархии наций.
Разумеется, Мобуту никогда не был ничем иным, как капризной марионеткой своих западных патронов, и в конечном счете даже идея аутентичности была оставлена плесневеть, когда он отбросил любые идеологические предлоги в пользу абсолютного гангстеризма. Заирцы — которые прежде были обязаны собираться и хором выкрикивать мобутистские лозунги типа «Лучше умереть от голода, чем быть богатым, но рабом колониализма!» — видели, что Мобуту становится все богаче, в то время как их все сильнее терзает голод. Со временем некоторые даже осмелились модифицировать любимую мантру Мобуту о «трех «3» — страна Заир, река Заир, валюта заир — добавляя к ней про себя четвертое «3»: Заир — зеро, или ноль без палочки.
ВСЕ, ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ГОСУДАРСТВА, — ЭТО ВОЖДЬ, ЕГО ПРИХЛЕБАТЕЛИ И ЕГО ВОЙСКА — ВАМПИРСКАЯ ЭЛИТА, ПРАВЯЩАЯ ПОЧТИ МИЛЛИОНОМ КВАДРАТНЫХ МИЛЬ СПЛОШНОГО РАЗЛОЖЕНИЯ. Так называемая одиннадцатая заповедь мобутизма звучала так: «Кормите себя сами» (фр.: Débrouillez-vous) — и по крайней мере для одного поколения она стала единственным абсолютным законом этой земли. Иностранные гости Заира неизменно дивились, каким образом эта страна вообще ухитряется выживать. Как до сих пор держится ее центр? Возможно, правильнее было бы поставить вопрос так: а есть ли там центр? Позволяя своей стране разрушаться, Мобуту любил делать вид, что он один не дает ей окончательно развалиться, поэтому, когда война в Северном Киву пошла по нарастающей, многих заирцев и иностранных дипломатов сильнее беспокоила мысль не столько о Заире при Мобуту, сколько о Заире после Мобуту.
