с неистовой жаждой истребления, которую он прочитал во взгляде парня, приблизившегося к нему вплотную? «Что я сделал ему? — пронеслось в мыслях у Грига. — Уж не безумен ли он?» И в ту же минуту он понял, что не в одном этом хулигане и не в прошедшем «деле» все зло, а в большем… И Золя и Горький недаром предупреждали человечество о великой опасности, которая таилась в мелких делах…
Головореза оттащили. Музыканты оркестра, бледные и растерянные, стояли у своих пультов. Полицейские выстроились внизу перед креслами и таким образом оцепили эстраду. Теперь Григ был в безопасности. Но он не уходил. Не обращая внимания на беснование мелких троллей, он взглянул туда, где ему громко аплодировали люди — те, кого по праву можно назвать людьми, — и высоко поднял руку в знак ответного приветствия. И пока он стоял так, с высоко поднятой рукой — жест, без которого многие свидетели того вечера не могли уже представить себе Эдварда Грига, — он успел убедиться, что крикунов гораздо меньше, чем могло показаться из-за поднятого ими шума. Как раз вся Франция сочувствовала Григу, и, пожалуй, полицейские были не так уж необходимы, разве только для поддержания тишины. Во всем громадном зале беснующиеся составляли, может быть, несколько рядов. Но, если бы даже их было больше, если бы он знал, что к нему бросятся такие же убийцы, как тот, которого он только что видел перед собой, он не ушел бы в эту минуту, пока сторонники истины и справедливости находились в зале и выражали свою солидарность с ним. Но это могло повредить им… Он медленно сошел с эстрады вниз по ступенькам, сопровождаемый тройной цепью полицейских. Когда он садился в экипаж, его окружила толпа молодежи и кто-то крепко обнял его. На улице, как и до того в зале, стоял шум и гам.
Когда они вернулись к себе в гостиницу, Нина сказала ему:
— Знаешь, их было совсем не так много!
Голос у нее дрожал, но она была уверена в том, что сказала.
— Ну разумеется, — ответил Григ, — их и на всем свете не так уж много, но это не значит, что они неопасны! Однако что скажет наш милый Каррель, когда узнает, что именно со мной произошла политическая история? Уж наверно будет торжествовать!
Впоследствии Григ уже с юмором рассказывал об этом эпизоде, в котором было столько тяжелого и отрадного для него. Но отрадное перевешивало. Вот почему он любил возвращаться к этому. Обычно он так начинал свой рассказ: «Хотите, опишу вам, как я был впервые освистан — на старости лет!»
Глава десятая
Трольдхауген — значит «Убежище троллей». Но они уже не живут там, они изгнаны оттуда, и Атта Фрикен, девочка восьми лет, которая живет там вместе с родителями, убеждена, что все тролли вывелись с тех пор, как в Трольдхаугене поселился Эдвард Григ.
Может быть, кто-нибудь из взрослых сказал ей об этом? Но она и сама могла догадаться, что там, где живет такой добрый, приветливый человек, не могут ужиться злые существа, как бы они ни были всесильны. Одно из двух: либо он должен был давно убежать от них, либо они должны были его съесть.
А случилось так, что убежали они.
Атта наблюдает за ним издали: он очень интересует ее. Она видит его каждый день. Он проходит мимо и смотрит на все голубыми, ясными глазами. Садовник Нильсен — тоже весь седой и маленький — провожает его до калитки. Нильсен похож на него, но суровее. А Эдвард Григ — сама доброта. Почему же все-таки убежали тролли? Чего они испугались? Ясно чего: они испугались именно этой доброты. Они боятся всего, что не похоже на них.
…Он носит незастегнутую крылатку и большую черную шляпу. В руках у него зонтик. Так он уходит на прогулку. Бывает, что он возвращается только вечером — с таким большим букетом цветов, что издали его самого можно принять за движущийся куст.
Он останавливается с Нильсеном, с крестьянами и рыбаками и подолгу говорит с ними. Он помнит все события их жизни, все знаменательные дни, имена их детей и внуков. Хоть жителям Трольдхаугена известно, кто он, известно, что он объездил всю Европу и короли разных стран слушали его, никто из этих крестьян не чувствует стеснения. Он часто играет для них, а они слушают так внимательно, словно учатся.
У него бывает много народу: часто приезжают из других городов. Когда маленькая Атта познакомилась с ним и стала бывать у него в доме, ей удавалось подслушать немало разговоров, не всегда понятных, но интересных. Иногда казалось, что к нему приходят люди из враждебной страны и требуют того, чего не позволяет ему совесть.
Таков был один из гостей, который долго в чем-то убеждал Грига.
— Это сразу придаст вам блеск, завершит вашу старость… — говорил гость.
— Да, но как завершит?.. — ответил Григ и насмешливо покачал головой. — Неужели вы могли подумать, — сказал он, — что я соглашусь написать коронационную кантату? В жизни не писал ничего подобного! Я на это не способен!
Тогда гость сослался на кого-то другого, который написал все что нужно и удостоился похвалы короля.
— Нет, знаете ли, меня такие вещи совсем не вдохновляют, — ответил Григ.
И довольно скоро, хотя и вежливо, выпроводил гостя.
В другой раз приезжал музыкант из России, красивый и веселый человек. Он чудесно играл на рояле. Атта запомнила его имя: Александр Зилоти.
Это был друг, а не посланец враждебного лагеря. Они много говорили о Чайковском и о Листе, и можно было догадаться, что Лист и Чайковский им обоим дороги и что этих людей уже нет на свете.
Зилоти настойчиво приглашал Грига в Россию и напоминал ему, что он сам хотел приехать.
— Ведь вы давно к нам собирались, что ж теперь удерживает вас? — спрашивал Зилоти.
И Григ отвечал:
— Друг мой, у вас теперь война, и нет семьи, где не оплакивали бы убитых или пропавших без вести. Нет дома, где не поселилось бы горе. Как же вы можете устраивать зрелища и концерты да еще приглашать иностранных артистов? Не понимаю, не могу понять.
— Но ведь жизнь не остановилась… И потом, ведь вы сами говорите, что музыка может служить опорой и утешением для людей!
— Бог мой, если бы я мог просто заходить в каждый дом, где меня ждут! Но концерты, билеты, афиши… В такое время — и собираются в больших залах, слушают, развлекаются! Нет, мой друг,
