появляются то там, то сям, а Шишкин так, носится от бутары к бутаре, ему не до присмотра.
— Короче, сейчас самый сенокос для нас, вернётся через несколько дней Севастьян с мужиками, такая возможность скрасть золота вряд ли представится, так что будем ловить моменты, а они будут.
— Брать либо в бутарах, когда пески с водой буровим, по корыту пульпу гоним, либо при погрузке песков с плотика у берега речки, там вода плещется так, что подмывает иной раз удачно и золото в расщелинах и даже самородки видать, сам примечал, да побаивался поднять. Да и ты, помнишь, схватил однажды один жёлтый камушек.
— Не один уже, Васька, не один, пока ты ушами хлопаешь. — Лаптев хитро улыбнулся.
— Неуж опять спёр?
— А чего их разглядывать, некогда, — и он опять, как в прошлый раз, словно фокусник, извлёк из кармана два махоньких самородка, оба напоминали укороченные пальцы рук. — Сегодня, пока Шишкин наставлял нового бригадира, а работяги породу подтаскивали, я и ухватил, что блеснуть успело.
— Ай да ловкач!
— Зевать не надо, хапай, пока все на лопату нажимают.
— Сколь же дней Севастьяна не будет?
— Прикидываю, дорога туда, пока золотишко передадут, день на перекур, вроде как продовольствие должны прикупить, ещё день-два кидай, обратный путь, так что около десяти дней получается. А появятся, так забудь руки до металла протягивать, вот и разумей.
— Что ж, дело говоришь, уж как надо постараться, ох как надо, а не то тоскливо без добавки по осени возвращаться, хотя и заработок обещают знатный, а золото оно горячее душу греет. — Никитин приложил руку к груди.
Жара стояла неимоверная, небо в синеве без единого облачка, солнце днём нещадно палит. Ранним утром и к вечеру кайлить породу, таскать и промывать легче, но днём одно наказание — пот льёт ручьём, работать приходится без рубах. Оводы, сменив мелких собратьев, так и норовят укусить того, кто останавливался, замирал хотя бы на минуту. Какой там отдых, кровопийцы не позволяют затягивать с перекуром, даже дым самосада у кого из самокрутки, а у кого из трубки не спасал никого. Утром не жарко, но другая смена — комары и мошка орудовали на совесть, только успевай отмахиваться. Мошка вообще как волки, колюще-сосущие, хватко впиваются в жертву. Старатели ждали либо дождя, а больше менее жаркого августа, а там сентябрь, и работать будет легче.
Но пока стоит зной, и работы не остановишь.
Лаптев и Никитин трудились в паре, то на бутаре, то на рыхлении и погрузке породы. Что там, что здесь можно успевать облить себя водой, смыть пот, освежиться, этим все и спасались. Четыре дня работы на бутаре не прошли даром, оба приятеля успели незаметно от других украсть по нескольку самородков, разных по весу. Лаптев приметил одного старателя, который не раз запускал руку в воду и цеплял украдкой золотники, а чего больше можно положить себе в карман, ни камушки же, коих везде полно и никакой ценности не представляют. «Не мы одни, и этот туда же…» — подумал Лаптев.
Следующие дни друзья трудились на породе — кайлили и грузили в волокуши-корыта, другие тянули до бутары. Как только старатели оттаскивали волокушу, а они, оставшись наедине, тут же проворно лопатами шурудили золотоносный песок при скале у берега, обильно обмывая водой, если что блеснуло, сразу поднимали, а оглядевшись, клали в карман штанов, и снова и снова повторяли примитивную промывку. И что удивительно, она давала свои результаты — карманы мало-помалу наполнялись, чуть оттягивались, благо тому способствовала поистине золотая жила, на которую наткнулась бригада. Это было некое западение в скале, и золото как бы скатилось в эту ямину, а его веками присыпал пустой песчаный грунт. Если встречались такие места, Миронов и Тихомиров заставляли тщательно выскребать и зачищать голиками{13}. Да и вообще породу задирали повсеместно на совесть, выметали мётлами из скальных щелей. А как же иначе, ведь золота всегда больше при плотике — оно тяжёлое и потому там оседает, скапливается.
Каждый вечер Лаптев и Никитин традиционно усаживались у берега речки, о чём-то вели разговор, чему никто не придавал значения. Все знали: это два неразлучных в работе и в отдыхе друга, всегда вместе.
— Надо бы думать упрятать то, что имеем. Скрывать в котомках — это опасно, до поры до времени, — курил и шептал Лаптев.
— Тянуть нельзя, день-два, и страж порядка вместе с Севастьяном и его компанией вернётся. Пока тишь да гладь, само и время.
— Завтра ещё чего нароем, не отлагая, и схороним на утёсе. — Лаптев бросил докуренную самокрутку, скрутил новую и снова прикурил. — Приметил мужичка одного, несколько раз в разные дни к золоту прикладывался, да ловко, скорый такой, но я успевал углядеть.
— Кто такой, из наших сельских?
— Нет, ненашенский, из приезжих. Наказать бы надо, нехорошо руки к общему добру протягивать, — ухмыльнулся Лаптев.
— С кем в паре работает?
— То там, то сям, куда пошлют. Да ты обращал на него внимание, высокий, но тощий, как сухостой осиновый, белобрысый.
— А-а, примечал, мужичок сам себе на уме.
— Так как смотришь, накажем? Как узрел его с золотом, так, знаешь, идея сама в голову влетела.
— Толкуй. — Никитин глубоко затянулся, кашлянул от дыма, глянул на друга.
— А предложим ему схоронить золото в одном месте, на утёсе.
— Не понял, открыться собираешься незнакомому человеку, ты чего? — удивился Никитин.
— Погоди, далее послушай. — Лаптев огляделся вокруг и выложил: — Он уверен, что кроме него никто не знает, как он похитил металл, но мы-то в курсе. Припугнём наедине, приплетём, вроде как прознало о нём начальство, кто-то донёс, и караулят, душа затрепещется, вот тут и предложим услугу, бери его тёпленьким.
— Не темни, Стёпка, толкуй, чего придумал? Уж не забрать ли золото у него и со скалы в реку спустить?
— Прямо как в воду смотрел или мысли мои прочёл, — улыбнулся Лаптев.
— Как же ты его на утёс заманишь? Не дитё, заподозрит недоброе.
— Это я на себя возьму, здесь особой хитрости не потребуется, главное, правильно растолковать ему. В голову его вбить так, чтоб мыслями забился — как бы надёжнее и быстрее добро спрятать и возмездия избежать.
— Смотри, Степан, промашка нам ни к чему, да и как бы шуму на прииске не наделать, представляешь, был человек, и не стало, здесь на медведя не спишешь, — засомневался Никитин.
— Васька, давай не будем накручивать, устроим так, что шуму не будет, — многозначительно ответил Лаптев.
Вынашиваемый план был осуществлён на следующий день и, как для себя обрисовал его Лаптев, действительно особых трудностей для его
