– Ты не единственный, но ты лучший из всех, кого я знаю. Выдающийся художественный талант в сочетании с развитыми паранормальными способностями. Гениальный художник и сильный эспер – такое нечасто встречается. И все-таки в данном случае я пришел к тебе не только потому, что ты мастерски владеешь кистью. Впрочем, ты и сам знаешь – почему.
Бью машинально кивнул. Он действительно догадывался, но все равно спросил:
– Почему?
Его собеседник немного помолчал, потом сказал уклончиво:
– Я использую все возможности, какие мне доступны, все средства для достижения цели. Но тебе это тоже известно.
– То есть для тебя все средства хороши, и наплевать, во что это обойдется мне? Так, что ли? – с насмешкой спросил Бью.
– Ты в состоянии оплатить свои счета.
– Все-таки ты настоящий ублюдок, Гэлен. Тебе это известно?
– Известно.
Бью молчал несколько минут, потом сказал:
– Мэгги только недавно начала понимать, что она может.
– Да. Я видел ее картину.
– Значит, ты и в ее дом вломился?
– Вам обоим стоит потратиться на приличный замок и простенькую сигнализацию…
– От воров не защитит, а от непрошеных гостей – вполне, – закончил за Гэлена Бью.
Еще несколько минут он рисовал, потом кисть дрогнула в его руке и с деревянным стуком упала на застеленный линолеумом пол. Бью повернулся к холсту спиной и только потом открыл глаза. Гэлен стоял возле рабочего стола и задумчиво ковырял мастихином засохшую палитру.
– Это скоро закончится, Бью. Все уже почти закончилось.
– Если ты пытаешься меня подбодрить, то ты неубедителен.
– Прости. Больше я ничего сказать не могу.
– Да, понимаю. – Бью подобрал кисть, положил на стол. Потом принялся сосредоточенно вытирать тряпкой руки. – Сварю-ка я кофе, – проговорил он.
– Не поздновато? – осведомился гость.
– Ну, если ты считаешь, что сегодня ночью я буду спать, то ты глубоко ошибаешься. Будь добр, прикрой картину чем-нибудь, когда кончишь любоваться.
И, не дожидаясь ответа, Бью быстро вышел из студии. На картину он так и не взглянул. Гэлен проводил его взглядом, потом отложил палитру и нож и медленно подошел к мольберту.
Он остановился шага за четыре до него и, скрестив на груди могучие руки, принялся рассматривать картину, написанную с изумительным мастерством. Трудно было поверить, что художник, который ее нарисовал, работал с закрытыми глазами.
И почти невозможно было поверить, что ее написал Бью. Вместо света, который обычно играл на его картинах, этот холст буквально сочился мраком. Энергичные, жирные мазки черного, железисто-красного, сланцево-серого и коричневого составляли размытый, мрачный фон, оживленный лишь бесформенными, телесного цвета лицами и такими же фигурами на переднем плане.
Одно из лиц – едва ли не самое четко прописанное – привлекло внимание Гэлена, и он наклонился ближе. На лице застыла гримаса боли, но глаза уже потускнели, как будто жизнь едва теплилась в них, готовая вот-вот угаснуть.
Решительный рот Гэлена скривился.
– Проклятье! – очень тихо прошептал он.
Мэгги никогда не считала себя трусихой, но, когда ранним утром Джон привез ее домой, ей потребовалась вся сила воли, чтобы не попросить его зайти. Это все от недосыпа, успокаивала себя Мэгги, хотя отлично знала, в чем тут дело. Должно быть, поэтому уловка и не помогла. Мэгги только лишний раз вспомнила, что действительно давно не отдыхала как следует.
А отдых ей был необходим. И ей, и Джону тоже; именно поэтому Мэгги не могла допустить, чтобы он беспокоился о ней вместо того, чтобы поспать пару лишних часов.
Беспокойство еще никогда никому не помогало.
Кроме того, узнай Джон правду, и он не оставил бы ее ни на мгновение. И хотя в его присутствии Мэгги чувствовала себя намного спокойнее, ей все же необходимо было немного побыть одной. Ничто не должно мешать ей.
В присутствии Джона ей не удавалось сосредоточиться. Кроме того, разговаривая с ним, Мэгги постоянно приходилось что-то ему доказывать, а на это тоже нужны были силы, которых осталось не так уж много.
Так или примерно так говорила себе Мэгги, пока, войдя в дом, осматривала комнаты и проверяла, заперты ли окна. Потом она немного постояла под нестерпимо горячим душем и, выйдя в спальню, тотчас легла, но заснуть ей удалось не сразу. В конце концов Мэгги все-таки задремала, но несколько раз просыпалась и подолгу лежала в напряжении, прислушиваясь, не раздастся ли подозрительный шум или шорох. Но все было спокойно, мирно, безмятежно.
Как и следовало ожидать.
Часа через четыре – скорее измученная, чем освеженная этим прерывистым сном, Мэгги отправилась на кухню завтракать. Есть ей совершенно не хотелось, но она знала, что должна получить хотя бы минимум необходимых калорий. Впрочем, после двух чашек горячего и очень сладкого кофе, который она против обыкновения выпила без молока или сливок, Мэгги почувствовала себя несколько бодрее.
После завтрака она отправилась в гараж, проверив его и машину так же тщательно, как проверяла накануне дом. Наконец Мэгги села за руль, но даже здесь, в запертом гараже и закрытой машине, она не сумела расслабиться полностью.
Интересно, спросила себя Мэгги, будет ли она когда-нибудь снова чувствовать себя в безопасности?
Когда несколько минут спустя она вошла в дом Бью, то с удивлением увидела, что он не работает, а сидит в кресле, забросив ноги на край рабочего стола. На мольберте стоял незавершенный портрет женщины – жены крупного сиэтлского дельца, – над которым Бью работал последние несколько дней, но, похоже, сегодня ее брат еще не брался за кисти.
– Я попросил сам у себя отгул, – объяснил Бью прежде, чем Мэгги успела заговорить. – Хочешь кофе? Я только что сварил свежий.
Немного поколебавшись, Мэгги налила себе полчашки и села напротив Бью. Некоторое время она разглядывала его лицо, похожее на лик усталого ангела, потом покачала головой.
– Готова поспорить, ты сегодня даже не ложился, – сказала она и нахмурилась.
– Да, я действительно не спал, – признался Бью. – Кстати, вчера вечером я звонил тебе, но никто не подошел. Ты, наверное, задержалась в участке?
– Угу. У нас было что-то вроде Большого военного совета. Мы начали незадолго до полуночи, а разошлись, когда уже начало светать.
Мэгги вкратце рассказала брату обо всем, что произошло со времени их последнего разговора. Бью слушал внимательно и кивал, но у Мэгги появилось отчетливое ощущение, что все это он давно знает.
– …Часа три назад я вернулась домой, чтобы принять душ и немного вздремнуть, – закончила она. – Думаю, так же поступили и остальные.
– Думаешь или знаешь?
