фарсангах от Дайду, чтобы подстеречь его, и чтобы тысяча человек пошли и распустили слух, что едет Джим-Ким. [Тогда эмир Ахмед] выйдет ему навстречу, и его убьют.
Као пин-чжан сел в паланкин. А обычай государей там таков, что они иногда садятся в паланкин, а ночью едут большей частью [именно] таким способом.
Из того ущелья посылали одного за другим гонцом и торкочиев[767] [с сообщением], что едет Джим-Ким. А Ахмед его боялся. Всех, кого он [Ахмед] высылал вперед, убивали. Ночной порой они прибыли с факелами и свечами, как это принято у государей. Когда они приблизились ко дворцу, эмир Ахмед вышел, чтобы поднести чашу, его схватили и убили. А эмир Туркан, который был у него нукером, принял меры предосторожности и, догадавшись о том, что дело неладно, стоял поодаль с нукерами, он взял стрелу и пустил ее в Као пин-чжана, [сидевшего] в паланкине, и убил его. Китайцы разбежались, а эмир Туркан засел во дворце. В ту ночь было большое смятение и много убийств. Китайцы разбрелись по закоулкам за городом. Когда об этом происшествии доложили каану, он отправил эмира Пулад-аку и Хантун-нойона перебить всех воинов китайцев,[768] поднявших бунт. Он приказал, чтобы выдали четыре тысячи балышей на расходы по погребению эмира Ахмеда, и послал вельмож и эмиров похоронить его со всеми почестями.
После того через сорок дней каан стал требовать большой солитер, чтобы посадить его в корону. [Такого] не находилось. Там были два купца, они пришли и заявили: «Мы уже однажды привозили для каана большой солитер и отдали [его] эмиру Ахмеду». Каан сказал: «Мне он не принес [его]». И послал разыскать [его] в доме [эмира Ахмеда]. Тот [камень] нашли у жены [эмира Ахмеда] Инджу-хатун и отнесли [его] каану. Каан очень рассердился и спросил тех купцов: «Какое наказание должно быть слуге, совершившему такое вероломство?». Они ответили: «Если он жив — его следует убить, а если умер — нужно выкопать [его труп] из могилы и нанести ему бесчестие для поучительного примера другим». Кроме того, китайцы сказали Джим-Киму: «Он был тебе враг, поэтому мы его убили». И Джим-Ким посеял в сердце каана ненависть [к эмиру Ахмеду]. Поэтому |A 179б, S 417| он приказал вырыть его [труп] из могилы и, привязав веревку к ногам, тащить на «чарсу» базара, [где] по нему проезжали телеги. Его жену Инджу-хатун убили, сорок других жен и четыреста наложниц, которых он имел, роздали, его имущество и утварь забрали в казну, с его сыновей — эмира Хасана [и эмира Хусейна][769] — живьем содрали кожу, остальных его детей и потомков простили. После его смерти везирство передали одному уйгуру по имени Санке, и в течение пяти-шести лет решение и заключение [всех дел] было в его руках.
Рассказ об уйгуре Санке, который стал после эмира Ахмеда везиром каана, и об исходе его дела
Во времена везирства Санке в столицу каана прибыло несколько купцов мусульман из областей Кури,[770] Бурку[771] и киргизов. Они преподнесли [каану] белоногого красноклювого кречета и белого орла. Каан пожаловал им награды и дал им кушанье со своего стола, они не ели. Он спросил, почему они не едят. Они сказали: «Эта пища для нас поганая».[772] Каан рассердился и приказал, чтобы мусульмане и люди писания[773] впредь не резали баранов, а рассекали им по обычаю монголов грудь,[774] и всякого, кто зарежет барана, [приказал] убивать таким же способом, а его жену, детей, дом и имущество отдавать доносчику.
Христианин Иса Калямчи, Ибн Маали и Байдак, которые были из числа зловредных, подлых и порочных [людей] своего времени, уцепившись за [этот] приказ, получили ярлык казнить каждого, кто [у себя] в доме зарежет барана. Под этим предлогом у людей забрали много богатств. Прельщали рабов [гулямов] мусульман, [говоря]: мы освободим того, кто донесет на хозяина, — и ради своего освобождения они наговаривали на хозяев и обвиняли [их] в преступлении. Иса Калямчи и его проклятые подчиненные довели до того, что мусульмане в продолжение четырех лет не могли совершать обрезание своих сыновей. Мавляна Бурхан-ад-дин Бухари, который был из учеников благочестивого Шейх-ал-ислама Сейф-ад-дина Бахарзи, да будет над ним милосердие Аллаха, проповедовал в Хан-Балыке. На него донесли, его выслали в Манзи, где он и скончался. Дело дошло до того, что большинство мусульман оставили хитайскую страну. После этого вельможи мусульман той страны — Беха-ад-дин Кундузи, Шади Цзо-чжэн, Омар Киргизи, кашгарский мелик Насир-ад-дин, индус Цзо-чжэн и другие влиятельные люди — поклонились большой суммой везиру Санке, так что он доложил [каану]: все купцы мусульмане отсюда уехали, из мусульманских стран купцы не приезжают, таможенные доходы недостаточны, редких и ценных товаров не привозят, [а все] потому, что вот уже семь лет, как не режут баранов, если последует разрешение резать, то купцы будут приезжать и тамга будет получаться полностью. Вышел указ о позволении [резать баранов].
Кроме того, поскольку во времена каана христиане относились к мусульманам с большой религиозной нетерпимостью и злоумышляли против них, то они [христиане] доложили, что в Коране есть такой стих: «Убивайте всех многобожников без исключения», — так что каан на это рассердился и спросил: «Откуда они это знают?».[775] Они ответили: «Относительно этого прибыло письмо от [людей], находящихся при Абага-хане». Каан потребовал это письмо, вызвал ученых мусульман и спросил старшего из них — Беха-ад-дина Бехаи:[776] «Есть в вашем Коране такой стих или нет?». Он ответил: «Да, есть».[777] [Тогда каан] сказал: «Раз бог приказал убивать неверных, то почему вы [их] не убиваете?». Тот ответил: «Еще время не настало, и нам не представляется [еще] возможность». Каан пришел в ярость и сказал: «Мне представляется возможность!». И отдал приказ казнить его.
Везир эмир Ахмед и казий Беха-ад-дин, который также имел степень везира, и эмир Данишменд[778] удержали его под тем предлогом, что надо спросить также и других. Они вызвали Мавляна Хамид-ад-дина, в прошлом самаркандца, который был казием, и спросили его о том же. Он ответил: «Такой стих есть». Каан спросил: «Почему [же] не убивают?». Тот ответил: «Всевышний бог приказывает убивать многобожников; если каан дозволит, я скажу, кто считается многобожником». [Каан] сказал: «Говори». [Тогда] он сказал: «Так как ты пишешь в начале ярлыка имя бога, то ты не многобожник, многобожник — это тот, кто не признает [единого] бога и приписывает ему товарищей, а великого
