длинные седые волосы и короткая щегольская бородка. Если побрить, посадить на строгую диету, а потом заставить полдня резать лук, будет здорово похож на Асеера…
— Вот он, саркофаг! Здесь хранятся мощи святого… — Донесся до меня голос Тима. От избытка чувств паренек выпустил мой рукав, чтобы тут же вцепился в крышку гроба. Прикрыл глаза и быстро задвигал губами, словно читал молитву.
Ничего себе. Похоже, действительно читал. И куда только глядит дингир-ур?
— Тим, — ехидно окликнула я. Он отмер, уставившись на меня таким затравленным взглядом, от которого дрогнуло даже каменное игигское сердце. Боги, да пусть верит в кого хочет, хоть в праведного удуга вегетарианца.
— Я… просто… хотела узнать поподробнее про святого старца.
Паренек просиял, словно заядлая бабка-сплетница, в дом которой негаданно ввалилась толпа столичных дознавателей.
— Один раз в году, в ночь после третьего снега — вдохновлено начал он. — Святой Ухты спускается с небес в наш мир, чтобы покарать зло и наградить добрых людей. Особенно святой благосклонен к детям. В эту ночь святой старец преподносит подарки для тех, кто светел душой, чист помыслами и совершал достойные поступки… так было раньше, пока люди не пропитались злобой насквозь.
Он вышел во двор, а я так и осталась стоять на месте, задумчиво разглядывая испещренную знаками каменную крышку саркофага. Тимхо еще что-то говорил. Слова доносились непонятными едва слышными отголосками. Да особенно и не хотелось вникать в их смысл. Созерцание гроба направило мои размышления в новое русло. Из головы все никак не шла утренняя статья из бестиария. Если верить написанному, местные упыри могут превращаться в черный туман. Интересно, имеет ли упыринный туман какое-нибудь отношение к тому дурно воспитанному туману, что ни с того ни с сего атаковал меня в лесу? Если да, то получается, что логский оборотень идет в комплекте с логским упырем.
Как найти и убить оборотня я еще представляла, а упырь? Упырь — это же совсем другое дело. Ночью за ним гоняться себе дороже, а днем гад может скрываться где угодно.
Нужно хоть как-то ограничить круг поисков. Если рассудить, упыри сами по себе, на весенней лужайке не родятся. На той стороне, за границей жизни и смерти кишмя кишат жуткие, тупые, вечно голодные твари, которые готовы в лепешку расшибиться, лишь бы проникнуть в мир живых. Но Порог они сами перейти не могут, тварям нужно особое приглашение от людей. И люди приглашают их. Сами. Приглашают, когда не могут отпустить умершего, оплакивая его денно и нощно, привязывая его к Порогу своими слезами и страданьями так, что он не просто может уйти. Люди связывают себя любовью, обязательствами, ненавистью, болью. И по этой связи твари, точно крысы по швартовочному тросу, перебираются в опустевшие, мертвые тела. Редко, но случается, что из-за Порога возвращаются настоящие хозяева тел, но для этого они должны быть либо игагми, специально созданными для подобных путешествий, либо людьми c огромными энергетическим запасами. Например, магами или… я задумчиво уставилась на портрет.
Во взгляде святого старца читался укор. Правильно, я бы тоже не созналась. Очень может быть, что по ночам дедушка Ухты спокойно сдвигает крышечку и разгуливает по окрестностям целомудренно скрываясь под черным туманом.
Тимхо копошился на улице, вкапывая в землю какую-то корявую палку, и не обращал никакого внимания ни на меня, ни на саркофаг. Самое время проверить, полна ли коробушка.
Ы-ых. Тяжелая зараза. От напряжения у меня заломило спину, но плита даже не шелохнулась. Если внутри действительно упырь, то ему оставалось только искренне посочувствовать. Это как же бедняга каждый раз корячится.
Я расставила ноги на ширину плеч, основательно поплевала на ладони и уже приготовилась ко второму заходу, как за моей спиной раздался протяжный скрип. Оказывается, в самом конце комнатки находилась потайная дверь. Теперь на ее пороге стоял страшный тощий, лысый, как черепаха, старикан. Такой древний и кардинально усыпанный пигментными пятнами, что с испугу я приняла его за припозднившегося упыря, но потом разглядела плешивые изгибы черных крыльев над плечами.
Пока мы внимательно изучали друг друга, на лице служителя храма не дрогнул ни один мускул, но легче было вынести гробовую плиту, чем его холодный, колюще-режущий взгляд.
— Жестокость к тварям безмолвным объясняется ущербностью либо недоразвитостью ума. — Наконец, проскрежетал он. — Низкую тягу к легкой наживе можно истолковать души изъяном, и попробовать излечить молитвою и покаянием…
Я почувствовала, что краснею. Надо же было так проколоться, совсем забыла, что кедошим прекрасно разбираются в магии, и могут учуять ее на любом расстоянии, как стервятники дохлого онагра. Не объяснять же теперь, что я залезла в ящик для пожертвований из любопытства…
— Но попытка осквернения святыни, безусловно, свидетельствует о полной испорченности человека, и можно с уверенностью сказать, что таковой прогнил до основания, потому как безнадежен. — Взгляд храмовника стал откровенно расчленяющим, я практически чувствовала, как он мысленно распиливает меня на части. Религиозные фанатики вообще социально опасны. Просто рассадник психических заболеваний. Помнится, толпа вот таких же активистов из одного аккадского храма целый день гоняла меня по пустыне, не отвлекаясь на отдых и обеденный перерыв. Всего лишь из-за того, что я наступила на молитвенный коврик их настоятеля. И это тогда они еще не знали, о пропаже своего священного голубого алмаза…
Я стала медленно отступать спиной назад, мучительно ожидая, когда же чернота арки над головой наконец-то сменится синим небом. Так увлеклась, что едва не сшибла Тимхо, который упоенно любовался результатом своих трудов — торчащим из земли колышком. Хрыч, выползший за мной на свет божий, смотрелся на этом самом свету еще страшнее. Да на его фоне любой самый залежалый упырь выглядел бы розовощеким карапузом. Но вместо того, чтобы пасть хладным трупом или задать стрекача, как поступили бы все нормальные люди при виде этого облезлого реликта, ненормальный Митич бросился к нему навстречу с какой-то бурной, непонятной мне радостью.
— Здравствуйте, настоятель Вербит!
— А, юный Тимхо… — Взгляд кедошима потеплел, хотя лицо оставалось все таким же мертвенно-неподвижным. — Рад тебя видеть. Как твои успехи в ученье?
— Спасибо, хорошо. Я уже выучил молитву «об отвращении зла».
— Весьма похвально.
— Так вот откуда крыша подтекает…
— Что? — Раздраженно вздернул крылья Вербит.
— Да ничего, я не вам. Я говорю, Тим, зачем ты похоронил здесь это полено?
Храмовник засопел во гневе, но уже привыкший к общению с игигами Митич легко отделил суть от плевел, охотно пустившись в объяснения.
— Есть традиция, по которой в последний месяц осени любой может загадать самое заветное желание, и закопать еловый кол рядом с
