почти поверила в сказку.
Снова нахожу глазами Алекса. Голубоглазый демон смотрит на меня, как и обещал. Проникает взглядом под кожу, слышится шепотом в голове…
“Всё будет хорошо, Эмма, я не оставлю тебя с этим один на один. Я рядом.”
— Вы правы, господин канцлер. Я с радостью приму ваше приглашение.
На лице мужчины отражается торжество.
— Кстати, одобряю ваше платье, Эммилина. Желаю и завтра видеть вас в красном, — он пробегается по мне сальным липким взглядом, вызывая омерзение. Оценивает, как оценивают на годность кусок мяса.
— Мне будет… — давай, Эмма, скажи это: — приятно вас порадовать...
Музыка прекращается, и я незаметно выдыхаю, потому что канцлер убирает от меня свои руки. Хочется сию же минуту пойти и помыться, но вместо этого мы направляемся в сторону трона.
Оборачиваюсь, убеждаясь, что и Алекс, и дио Зейн-Малик следуют за нами.
Король в данный момент увлечён общением с несколькими нидарийскими купцами, стоящими на ступенях тронного возвышения.
Останавливаемся в десяти шагах. Подходить ближе, без дозволения самого монарха, недопустимо. Даже для меня.
— Ах, здесь немного душно, я ужасно хочу пить.
Канцлер никак не реагирует, и я сама делаю знак стоящему неподалёку лакею. Тот замечает и спешит к нам с подносом напитков.
Беру бокал и капризно надуваю губу, старательно подражая Дафне:
— Мне бы хотелось чего-то сладкого к напитку. Говорят, сегодня подают особое мармеладное лакомство… хочу его попробовать! — едва не топаю ножкой для убедительности.
Лакей слегка теряется от моего заявления, но быстро спохватывается и сбегает в сторону террасы. Вообще-то, так не делается, никто не просит лакеев выносить угощение в бальную залу. Это полнейшее нарушение этикета.
Но мне очень нужно.
Я планировала, как и в случае с Райландом, пройти на террасу, а получилось, что жду аудиенции короля и ничего лучше мне в голову просто не приходит.
Слежу за тем, как дио Зейн-Малик останавливает лакея, что-то тому объясняет, задаёт вопросы. Лакей отвечает, кивает.
Его Величество не спешит заканчивать разговор и канцлер явно тяготится этим ожиданием, всё больше раздражаясь.
Алекс продолжает следить за мной.
Конечно, у меня есть вариант официально обвинить канцлера, не устраивая подобные спектакли. Но нет прямых доказательств его причастности. А значит, и “лёгкое сознание” по закону к нему применить нельзя. Король же может предпочесть дождаться окончания расследования, а я не желаю всё это время сидеть в закрытом крыле королевского дворца, теряя драгоценное время. Так что, как и в случае с Дафной, будем пытаться решить вопрос хитростью и без лишней шумихи.
Лакей возвращается с подносом, на котором стоят новые бокалы и изящная пиала с пятью мармеладными сердцами. Два бледно-розовых и три красных.
— О! Так это и есть то самое лакомство? — с вожделением беру розовое сердце и добавляю в голос томности: — Знаете, лорд канцлер, говорят, что раскусывая мармеладное сердце нужно загадать романтическое желание!
Канцлер не выражает по поводу моего заявления никаких эмоций, и меня это порядком тревожит. Медленно кусаю конфету и демонстративно поднимаю глаза к потолку, делаю вид, что что-то шепчу.
На лице канцлера читается раздражающее снисхождение. У него разве что на лбу не написано, что он считает меня малолетней дурочкой.
— Ммм… вы непременно должны это попробовать! — томно облизываю губу, изо всех сил стараясь скрыть, как меня воротит от этого спектакля. — Могу я предложить вам красное сердце, как символ чувств?
— Не горю желанием есть сладкое.
Вот же...
— Даже ради желания?
— Вы же не думаете, что конфеты исполняют желания? Не смешите меня, ваша светлость.
Король уже заинтересованно посматривает в мою сторону. Чувствую, вот-вот позовёт для разговора.
— Может быть, вы, господин канцлер, и в любовь не верите? — старательно изображаю дрожащую нижнюю губу.
— Что? Да что за чушь?
— Возвышенные чувства для вас лишь пустой звук? Но мне показалось… — едва не всхлипываю. — Тогда к чему эти ваши “позвольте называть вас по имени?” Зачем вам моё имя, если вас не интересуют чувства?
Вкладываю в эти слова столько экспрессии, что на меня уже оборачивается какой-то пожилой лорд, стоящий неподалёку. Возможно, я и переигрываю, таких талантов как у Алекса, у меня нет, но всё же лицо канцлера вытягивается, а рот открывается так, что, кажется, он едва не роняет челюсть.
— Успокойтесь немедленно, Эммилина! — недовольно шипит и поджимает губы, но вовремя вспоминает, что нас вот-вот вызовет к себе король, а он ещё даже не в списке одобренных женихов: — Я загадаю желание, будь оно неладно. Где там ваши конфеты?
Нда… ненадолго же хватило его терпения… и вежливости.
Делаю вид, что всё ещё обижена, дую нижнюю губу и протягиваю ему десертную пиалу. Он ожидаемо выбирает красную и закидывает её себе в рот, демонстративно пережёвывая конфету.
Король тем временем обращает внимание на моё слегка вызывающее поведение и даже приподнимает бровь.
— Вы же расскажете мне, какое желание загадали?
— Разумеется, дорогая Эммилина. Как раз завтра за ужином и расскажу… — ни его ехидный тон, ни взгляд мне не нравятся.
Едва не вздрагиваю, с трудом подавляя гадостное ощущение. Беру с блюдца вторую розовую конфету. Раскусываю и делаю вид, что загадываю ещё одно желание.
С кукольной улыбкой наблюдаю за тем, как постепенно расслабляется лицо канцлера и стекленеет его взгляд.
Глава 46. Мармеладные сердца
— Вам понравилось, господин канцлер? — тихий томный голос. Вспоминаю, как убаюкивал мою бдительность барон: — Тогда загадайте ещё одно желание…
Протягиваю второе алое сердце, и канцлер засовывает его в рот с лёгкой улыбкой.
Кажется, я принимаю правила игры этого мира.
Нидарийские купцы церемонно благодарят короля за оказанное внимание и пятятся, отходя от трона. Его Величество делает знак, дозволяя приблизиться. Беру канцлера под руку, и дохожу до ступеней подиума, приветствуя дядюшку церемонным поклоном.
Дядюшка приветствует ответным сдержанным кивком, не сдерживая на лице некоторого недоумения:
— Рад видеть тебя, Эммилина. Хорошо что ты сама подошла, я как раз намеревался послать за тобой.
Король делает знак рукой, чтобы остальные удалились на расстояние слышимости. Обычное дело, когда он не желает присутствия лишних “ушей”.
Канцлер не уходит, и король приподнимает одну бровь.
К трону поднимается Зейн-Малик. Он что-то шепчет королю на ухо, отчего уже обе брови монарха ползут вверх. Впрочем, в следующее мгновение на лицо короля возвращается маска бесстрастности.
Немного теряюсь, не зная с чего начать, но
