— Все? — выдыхает хрипло, но двигаться не прекращает.
Под моими веками дрожит какое-то неестественное свечение. По коже носятся искрящие всполохи. Мне жарко до ужаса. Но я трясусь. И с какой-то одержимостью бесконечно шепчу:
— Продолжай, — сам подстегивает, едва мне удается, закусив губы, замолчать.
И я продолжаю.
Движения Миши становятся жестче и размашистее. Он трахает меня так, как ему самому нравится. И при этом не сводит взгляда с моего лица. Топит своей любовью. Как я раньше могла это списывать на страсть? Глупая, слишком неопытной была. А учиться не стремилась. Слышала только себя. Вот же его сердце без слов говорит! Это гораздо сильнее всех признаний в мире.
Он любит меня. Любит давно. Возможно, дольше меня самой… А я даже не понимаю, как так получилось. Да и неважно теперь.
— Миша… Я теперь с тобой навсегда, — выдыхаю порывисто, едва мой Непобедимый достигает своего пика удовольствия.
Прижимаю к себе изо всех сил, и плевать на то, что мокрый и тяжелый. Мне в это мгновение так хорошо, что кажется, лучше уже и быть не может.
— Конечно, навсегда, — заключает Миша твердо. — Тихомирова же. Моя. Моя женщина.
ЭПИЛОГ
Чикаго, США,
шесть лет спустя.
— Миша… — вздох облегчения. Шлепки ускоряющихся шагов. Только я оборачиваюсь, сталкиваемся. Следующий шумный вздох уже в грудь мне приходится. — Миша…
— Темно еще. Зачем подскочила?
Ныряю рукой под распущенные наэлектризованные волосы. Медленно скольжу по хрупкой напряженной спине. Надавливая чуть выше лопаток, бережно прижимаю.
— Проснулась, тебя нет… Так тревожно стало… Сон еще плохой приснился… — шепчет Полина сбивчиво и, подтягиваясь, обнимает все крепче. — Знаю, что ты перед боем всегда плохо спишь…
— Нормально я сплю, — отражаю сухо.
На самом деле не получается сразу перестроиться. В день поединка инстинктивно отсекаю эмоции и подаюсь какой-то особой заморозке. И вот же она — мой двигатель внутреннего сгорания — теплая ото сна, нежная, горючая. Медленно, но раскручивает. Замирая, впитываю все те ощущения, которые так упорно давят на броню. Напоминаю себе, где и с кем нахожусь. Впускаю.
— Я сама неважно спала, — сообщает Полина. — Волновалась с вечера. Просыпалась за ночь раз двадцать. А знаешь, почему?
Отстраняясь, смотрит в глаза. Вот этим взглядом плавит часть доспехов, которые я до упора держу.
— Почему?
— Не только из-за твоего поединка.
— Рассказывай, — терпеливо собираю ее эмоции. Когда вздрагивает, выпуская какие-то особые переживания, полностью на нее переключаюсь. — Ну, Полина-Полина, что не так?
— Все так, Миша… — выдает с дрожью. — Миша… У меня… У нас получилось! — выпаливает это с восторгом, которого я все еще не понимаю.
— Что именно?
Полина вздыхает и, перехватив мою руку, тянет ее вниз. Между нашими телами. Ладонью себе на живот. Закусывая верхнюю губу, смотрит пронзительно. И вот тогда я понимаю. Сыплются все части пожизненной амуниции, которые еще пару минут назад не получалось двинуть силой. Душа, с безумным выбросом эмоций, будто на воздух взлетает. Раскидывает все, дышать невозможно.
Полина, считывая всю эту бурю, проливает слезы и часто-часто кивает.
— Я только что сделала тест, — закрепляет радостное сообщение. — Положительный!
Шесть лет… Шесть лет! Шесть лет мы этого ждали. Работали активно. Хоть и не зацикливались, но каждый месяц надеялись. Последние недели перед боем после моей недавней травмы немного напряженными выдались, и мы, наверное, впервые отпустили ситуацию.
Сказать что-то… Сложно. Шумно втягиваю воздух и, резко опускаясь на колени, прижимаюсь к Полининому животу лицом. Она охает и несколько раз вздрагивает. Пытаясь что-то произнести, издает какие-то нечленораздельные звуки. Что там говорить — я и сам своей реакцией поражен. Обхватываю руками, чтобы на эмоциях не шаталась, и замираем. Губами сквозь тонкую ткань шелковой сорочки скольжу. В какой-то особой для меня точке под пупком застываю.
Зависает даже Полина. Обрывает всякие попытки что-то сказать. Молчит, что для нее крайне странно. Но, видимо, в этот момент мы оба понимаем, что никаких слов не будет достаточно.
На самом деле только сейчас понимаю, что все в общем-то правильно у нас получается. За прошедшие шесть лет мы привыкли друг к другу. Сплотились по всем точкам. Где не совпадали, там переплавились и, в конечном итоге, еще крепче срослись. Полина закончила учебу, развернула собственный творческий режим работы. Егор подрос, стал практически самостоятельный человеком. Все предельно идеально, если вдуматься. Именно сейчас мы полностью готовы к пополнению.
— Ты счастлив? — шепчет Полина, когда нам обоим удается выровнять дыхание и наладить более-менее адекватный эмоциональный фон.
— Как никто, — заключаю внушительно.
Поднимаюсь. Обнимаю — всю ее сгребаю. И сразу же прижимаюсь губами к губам.
— Я тебя люблю, — говорит Полина так нежно, как только она умеет.
В который раз убивает этой своей любовью. И в этом вся суть. Потому что только так я живой.
— Я люблю тебя, — отражаю со своей стороны.
Снова привлекаю Полину к груди. Застываю. И чувствую, как меня окончательно догоняет. Только сейчас «с колен встаю». Невообразимо высоко взлетаю.
Внутри нее мой ребенок.
Да, у нас уже есть Егор. Но, очевидно, то, что я пропустил первый этап его формирования, не примерялся с этой мыслью, не стоял вот так, пытаясь представить весь процесс — выкинуло из моей жизни понимание грандиозности происходящего. Если использовать терминологию самой Полины, произошедшее — чудо. И не только потому, что есть проблемы, и мы так долго к этому шли. По факту.
— Позавтракаем в тишине? — предлагая, почти сразу же увлекает к выходу из зала. — Пока все спят.
Удивительно, но фейерверк — Полина с годами пристрастилась завтракать в тишине на рассвете. Чаще всего даже без меня. В одиночестве. Я на пробежку уйду, а возвращаюсь — она уже улыбчивая для меня стол накрывает.
Если же вдвоем получается, как сейчас, молча наблюдаем за восходящим солнцем. Без кофе, увы. В день боя непозволительная роскошь, а Полина любые запреты всегда поддерживает. Исключением является лишь сахар. Ставит его на стол. Щедро сдабривает свою порцию каши. Встречаясь взглядами, улыбается. Привычно пожимает плечами, хоть я ничего и не говорю. Давно меня не раздражает неизменная компания сахарницы. Да и раньше не то, что бы раздражало… Никогда не пытался в Полине что-то изменить. Все нравилось. Находил поводы, чтобы зацепиться. Когда вспоминаю, насколько это трудно было после разлуки, по спине озноб слетает.
